Заседание

— Я всё понимаю, мистер Владек, — сказал отдалённый голос и, вот странно, Владеку показалось, что доктор и вправду понимает. — Предлагаю вот что. Не хотите просто прилететь и взглянуть на того мальчика, поговорить с его родителями? Они считают, что в долгу перед вами уже за то, что вы зашли так далеко, и хотят сказать спасибо.

— О нет!

Доктор продолжал:

— Они хотят только, чтобы их мальчик жил. Только и всего. Они передадут ребёнка — вашего и их — на ваше попечение. Он замечательный мальчик, мистер Владек. Ему восемь. Он бегло читает. Делает модели самолётов. Они разрешили ему кататься на велосипеде, поскольку он был благоразумным и ответственным, и то, что грузовик вылетел на тротуар — не их вина.

Гарри весь дрожал.

— Это похоже на взятку, — обвиняюще сказал он. — Вы будто предлагаете обменять Томми на кого-то поумнее и получше.

— Я ничего такого не имел в виду, мистер Владек. Просто хотел, чтобы вы поняли, какого мальчика можете спасти.

— Но удастся ли операция? Вы даже этого не знаете!

— Да, — согласился доктор. — Не наверняка. Мы работали с животными, даже приматами, с человеческими трупами и с двумя умирающими, но вы правы, в здоровое тело ещё не пересаживали. Я показывал вам всю документацию, мистер Владек. Мы с вашим врачом прошлись по ней, когда впервые заговорили о такой возможности, пять месяцев назад. За пять месяцев это первый случай, когда совместимость такая хорошая и есть явная надежда на успех, но вы правы, не факт, что операция удастся. Но хотите верьте, хотите нет — я думаю, всё получится. А наверняка вам не скажет никто.

Маргарет вышла из кухни, но по резанувшему слух щелчку динамика Владек понял: жена в спальне, у параллельного телефона. Наконец сказал:

— Не могу ответить прямо сейчас, доктор. Перезвоню через полчаса. Это всё, что я пока обещаю.

— Отлично, мистер Владек. Жду.

Гарри сел и допил кофе. Чтобы устроиться в мире, надо быть экспертом во всём. Что он знает о пересадке мозга? В каком-то смысле — много. Знает, что хирургически это несложно, трудность в отторжении тканей, но доктор Николсон считает, что это победил. Все врачи, с кем Гарри говорил, — а он успел пообщаться с семью врачами, — соглашались, что медицина, вероятно, уже развита достаточно. И каждый предусмотрительно замыкался, когда речь заходила о том, этично ли это. Решать ему, не им, говорили все они, порой одним своим молчанием. Но кто он такой, чтобы решать?

В дверях возникла Маргарет.

— Гарри. Пойдём наверх, посмотрим на Томми.

Он резко осведомился:

— И что, после этого мне будет легче убить сына?

— Мы уже обсуждали это, Гарри, и сошлись на том, что это не убийство. Я просто подумала… Томми должен быть с нами, когда мы решаем, даже если не знает, что.

При свете ночника они встали рядом с большой кроваткой со стенками, в которой спал сын. Длинные светлые ресницы на пухлых щеках, губы бантиком, большой палец — во рту. Чтение. Авиамоделирование. Езда на велосипеде. На другой чаше весов — быстрый набросок лица и редкие, драгоценные, бурные, нещадные шквалы поцелуев.

Владек простоял там все полчаса, а потом, как обещал, прошёл в кухню к телефону и набрал номер.

Перевод — Alabarna