- Сейчас я исполню новую песню под названием "Полярная маркиза". Предварительно объясняю: идет радиоразговор между Сомовым и Кузнецовым. Итак, "Полярная маркиза" в исполнении заслуженного кока Центрального полярного бассейна Виталия Воловича. Слова его - музыка народная.
"Алло, алло, Мих, какие вести,
Как на дрейфующей дела?
Надеюсь, дрейф идет без происшествий,
И льдина крепкая цела?"
"Все хорошо, тепло и безопасно.
Работа в меру нелегка.
Дела у нас идут почти прекрасно,
За исключеньем пустяка.
Случилось маленькое горе:
Чехол спалили на моторе,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
"Алло, алло, но как движок зимою
Работать будет без чехла?
Сообщите мне шифровкой деловою,
Потеря как произошла".
"Все хорошо, тепло и безопасно,
Работа в меру нелегка.
Дела у нас идут почти прекрасно,
За исключеньем пустяка.
И что чехол - не в нем терзанья:
Сгорел движок до основанья,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
"Алло, алло, мы все теперь в волненьи,
Удар полученный жесток.
Без промедленья шлите объясненье,
Как погорел у вас движок".
"Все хорошо, тепло и безопасно,
Работа в меру нелегка.
Дела у нас идут почти прекрасно,
За исключеньем пустяка.
И что движок - не в этом дело:
Радиостанция сгорела,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
"Алло, Мих, Главсевморпуть в печали.
Всему начальству тяжело,
Как вы в беду ужасную попали,
Как это все произошло?"
"Мы получили важное сообщенье,
Что скоро будет самолет,
И, как один, оставив помещенье,
Ушли с лопатами на лед.
Мы чистили аэродром,
Как вдруг раздался страшный гром,
Рвануло где-то по краям
И льдина лопнула к х...м.
Дошел до рации толчок,
На керогаз упал мешок
И запылал в один момент
За ним палаточный брезент.
Мы видим, рация в огне.
Мы прибежали наконец,
Но поздно - рации п...дец.
Движок расплавиться успел,
А на движке чехол сгорел,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
Последние слова песни заглушил громовой хохот, от которого зазвенели бутылки. Курко было насупился и процедил сквозь зубы:
- Ну, доктор, погоди.
Но долго дуться он не умел и в знак примирения похлопал меня по плечу.
Когда все разошлись, в кают-компании появился Щетинин, заступивший на вахту. Мы мирно беседовали, как вдруг за стенкой камбуза раздались странные звуки, словно кто-то передвигает железные бочки.
Торошение!!! Набросив шубы, мы выскочили наружу.
Шум все усиливался, превратившись в непрерывное бу-бу-бу.
- Слышишь, как корежит? Может, пойдем поглядим? - сказал Жора, зажигая фонарь.
Неподалеку что-то грохнуло, застонало и смолкло. Льдина вздрогнула от удара. Мы прошли метров сто-сто пятьдесят, и яркий луч фонаря выхватил из темноты груду шевелящихся, словно живых, глыб. Ледяной вал двигался довольно быстро. Под его тяжестью край поля треснул, а за нашей спиной появилась темная полоса воды. Мы отбежали назад, чтобы не оказаться отрезанными от лагеря, едва не угодив в быстро расширяющуюся трещину.
Торошение усиливалось. Из лагеря навстречу нам приближались огоньки. Все население станции спешило к месту происшествия.
- А все потому, что мы без конца твердили: наша льдина надежная, прочная, ей никакое торошение не страшно. Вот и сглазили, - пробурчал Щетинин, пытаясь закурить на ветру папиросу.
Льдину нашу основательно помяло, но взлетная полоса, к счастью, пока не пострадала. Только нашим щенятам на все это наплевать, и на торошение, и на холод. Они уже прозрели, окрепли, твердо стали на ножки и целыми днями ведут нескончаемую игру: носятся как угорелые по палатке, тявкают, дерутся и все время норовят что-нибудь утащить или разорвать. То Саша, чертыхаясь, разыскивает пропавший меховой носок, оказывающийся в ведре с водой, то исчезает унт, то портянка превращается в лоскутки. В довершение ко всему их маленькие желудки работают в непрерывном режиме, и ты то и дело рискуешь вляпаться в пахучую кучку, оказавшуюся в самом неподходящем месте.
22 января.
- Гурий Николаевич на обед не придет, - сказал Ваня Петров, заглянув на камбуз, - нездоровится ему что-то. Всю ночь кряхтел и охал. Боюсь, не захворал ли. Ты зайди к нам, когда народ покормишь.
Едва кончился обед, я тотчас же отправился в палатку к ледоисследователям.
- Плохо дело, док, - мрачно сказал Яковлев, поворачиваясь ко мне лицом.
- Ты что ж это захандрил, Гурий? - сказал я, присаживаясь рядом на койку.
- Мы вчера на дальнюю площадку с Иваном ходили. Видимо, перемерз я сильно. Вернулись в палатку - не могу согреться. Знобит. Я и чайку похлебал, и стопку спиртика выпил. Не помогает. Забрался в мешок, да так и не заснул до утра. А под утро, чувствую, грудь заложило и кашель появился. - Словно в подтверждение Яковлев закатился глубоким, лающим кашлем и, обессиленный, откинулся на подушку.
- А температуру не мерил?
- Иван предлагал, но я что-то не решился. Но думаю, что повышенная.
- Тогда держи, - я протянул ему термометр.