Защита 240

- Андрей, - еле выдавила из себя Женя, немного отступила от Никитина и тут только поняла, что сказать ей нечего, что тревога, с какой искала его, прошла. С ним ничего не случилось, он здесь и теперь... Что же он молчит? Почему не скажет ни слова?

Женя резко повернулась и почти бегом направилась обратно, к главному корпусу.

- Женя! - голос был прежним, до боли любимым, и она остановилась, не оборачиваясь к нему.

- Я искал тебя по всему институту... Женя, я не могу больше. Я должен поговорить с тобой, рассказать тебе...

- Андрюша, что с тобой? - Женя повернулась к Никитину и пристально посмотрела ему в лицо. Оно все еще было немного искаженным, но уже не таким, как несколько минут назад, когда он не знал, что на него смотрят. Какое чужое и страшное оно было тогда!

- Почему ты избегаешь меня, Женя?

- Я?.. Я всегда...

- Неправда! - не дослушал Никитин. - Ты уклоняешься от встреч под различными предлогами и даже когда случайно проходишь через наладочный, я же вижу, я все вижу! - то улыбаешься так, что в твоей улыбке чувствуется смятение. - Ты боишься, так же, как и они!

- Андрей!

- Да, да, они преследуют меня на каждом шагу. Особенно в лаборатории Резниченко. Каждый раз, когда я вхожу в лабораторию, все обращают на меня внимание, пристально смотрят на меня. Куда бы я ни шел, что бы я ни делал, глаза сотрудников на мне. Эти глаза везде. Они даже из темноты ночи пристально всматриваются в меня. Следят. Следят с недоверием, подчас с испугом и почти всегда с отвращением. Да, да, с отвращением и угрозой. Они не имеют права так смотреть! Они ничего не знают. Ничего, ты понимаешь, ничего!

Никитин уставился в глаза Жени, и она попятилась от него.

- Твои глаза тоже!

- Андрей! Не смотри на меня так - мне страшно. Андрей!

Никитин схватился руками за выступ стены и низко опустил голову.

- Андрюша, что с тобой? Андрюша, милый, скажи мне все и тебе будет легче. Ведь я друг тебе... Ведь я... Может быть, у тебя... есть что-нибудь такое... на твоей совести...

- У меня? Нет, нет! Цепь оборвана. Да, оборвана и стало легче жить. Уже много лет, ты понимаешь? И только по временам... Совесть?.. По временам где-то в глубине шевелится комочек. Он вдруг сжимается до боли, и тогда становится страшно. - Никитин смотрел прямо перед собой, смотрел на Женю, не видя ее. - Этот с тоской сжимающийся комочек, верно, и зовут совестью. Да, Женя? Скажи, это так?

- Андрей, успокойся! - Женя обеими руками схватила его руку. Все тепло, всю силу своей любви ей хотелось влить в его холодные дрожащие руки. Андрей, не надо так!

Никитин почувствовал, как на душе становится теплее от ее нежного прикосновения, и почти спокойно спросил:

- Женя, это очень плохо, что я не подал руки?

- Я не понимаю тебя: кому не подал руки?

- Женечка, милая! Ты права! Ты успокоила меня. Действительно, ведь все дело в том, кому я не подал руки. Когда он в отчаянии крикнул: "Дайте руку", - я шагнул к нему, но тут же сообразил - если не подать руки, то цепь оборвется, все будет хорошо, можно будет жить свободно, и... я отдернул руку. Да, отдернул. Женя. Я не дал ему руку, ведь это был... Ты понимаешь. Женя, - зашептал Никитин, наклоняясь к ее уху, - ты понимаешь, это был...

- Андрей Савельевич!

Никитин вздрогнул и обернулся на зов.

- Я разыскиваю вас везде, - продолжал прибежавший сотрудник лаборатории. - Простите, товарищ Белова, Андрея Савельевича срочно требует к себе Викентий Александрович.

- Зорин? Меня? - испуганно переспросил Никитин, растерянно посмотрев в глаза Жени, и почувствовал, как комочек сжался с особенной болью. В голове пронеслось: "это все!". - Женя, - сказал он уже спокойнее, - Женя, прости, я должен идти.

Ответом был только взгляд, полный любви, вселявший надежду.

Осмотр лабораторий филиала подходил к концу. Гости уже порядком устали, однако самое интересное ожидало их впереди. Резниченко с увлечением рассказывал им о работах, которые проводились в филиале, показывал лаборатории, демонстрировал опыты. Теперь они подходили к "святая святых".

"Святая святых" - небольшой зал с аппаратурой Зорина находился в середине цокольного этажа, совершенно изолированный от внешнего мира. Стены этого зала были толщиной около полутора метров и облицованы несколькими слоями различных материалов, надежно защищающих аппаратуру от влияния посторонних излучений.

Здесь царила полутьма. От укрепленных на потолке слабо люминесцирующих трубок лился сине-сиреневый свет, едва освещая блестящие части расположенных в центре зала приборов. Сюда не проникал ни один звук. Тишина здесь была особенной - глубокой и, казалось, ощутимой. Все настраивало посетителей так, что и двигаться и говорить они начинали тихо.

- Уж очень таинственно здесь, - сказала Белова, оглядываясь вокруг и невольно понижая голос. - Таинственно и, пожалуй, жутковато. Вам не страшно? - обратилась она к Титову.

- С вами не страшно, - отшутился Титов, улыбаясь.