Защита Ковача

Этот под нож попасть не успел – справа из головы вместо уха торчало странное нечто: скопление перекрученных, врастающих друг в друга кожистых складок с кулак размером.

Мобиль разинул рот при виде голой девицы, соскочившей со стола и мчащейся к нему. Оцепенел, не двигался, и даже о том, что можно хотя бы заорать, поднять тревогу, вспомнил слишком поздно: Лиза уже обрушилась на дверь плечом и всем телом. Шейные позвонки захрустели между дверным полотном и косяком, но полностью звукоряд отключить не удалось. Мобиль выдал-таки не то хрип, не то стон, и достаточно громкий. Скальпель тут же полоснул ему по глотке, и Лиза отшатнулась, спасаясь от потока хлынувшей крови, но дверь не отпустила. Несколько крупных горячих капель все же попали на ее голые живот и грудь.

В глубинах мозга испуганно вскрикнула Марьянка. Было не до нее: Лиза напряженно прислушивалась, не переставая изо всех сил налегать на дверь… Вроде обошлось – нигде не топали шаги, не звучали встревоженные голоса.

Мобиль умирать не хотел – долго дергался, скреб ногами по полу. Наконец затих.

Лиза оттащила его в дальний конец палаты, чтобы не бросался в глаза от входа, быстро и небрежно затерла кровавый след той самой простынкой, под которой недавно лежала. Ощупала карманы мертвеца, но оружия не нашла, а ничто другое ее сейчас не интересовало.

Дождаться возвращения старика и тоже прикончить, пока не поднял тревогу? Можно выиграть время, но можно вместо того проиграть все – если раньше припрется охрана, что обещал прислать молодой…

Нет уж, накинуть первую попавшуюся шмотку – и рвать отсюда когти, загостилась.

* * *

Заговор во втором (строительном) батальоне был не первым за минувший год и, наверное, не последним. Ковач о нем знал, но слишком мало, и причиной тому стала простая, но крайне эффективная система конспирации, придуманная заговорщиками. Каждый из них знал двоих: того, кто его завербовал, и того, кого позже завербовал он сам. И хоть его пытай, хоть на куски режь, ничего больше не расскажет. Не выдаст ни общую численность заговорщиков, ни руководителей заговора, ни их конкретные планы… Для вербовки же использовались слишком общие тезисы: дескать, служба у кровососов поганая и постылая и надо бы при оказии с нее свалить, но не пустыми, а прихватив всего побольше за свои труды; а для того надо держаться вместе, быть наготове и ждать условного сигнала, что в свой срок передадут по цепочке сверху вниз.

Дважды звеньями в этой цепочке (или в двух разных цепочках?) становились информаторы Ковача, но кроме упомянутых своих контактов каждый знал лишь условный знак, по которому надлежало узнавать соратников по заговору. Но знак тот начнет действовать лишь в день «Д», не раньше, – до того и применять его, и отвечать на него заговорщикам запрещено.

Быстрого выступления Ковач не ожидал. Система конспирации надежная, от провалов страхующая, но имеет очевидный недостаток: без обратной связи главари заговорщиков сами не знают, насколько далеко разрослись их цепочки, сколько людей окажется в их распоряжении в решительный час. Перед переходом от «спящего» режима к активным действиям структура непременно пройдет через этап реорганизации, иначе восстанет неорганизованная толпа людей с опознавательными знаками на рукавах, толпа, не знающая, кому подчиняться и что делать. Реорганизация необходима, и займет она какое-то время, можно будет подготовиться, выйти на главарей, засветившихся перед рядовыми участниками, нанести упреждающий удар…

Так рассуждал Ковач – и ошибся. Главари руководствовались какой-то другой логикой, ему непонятной. Сегодня по цепочке покатился вниз сигнал: «Выступаем этой ночью». И все, больше никаких подробностей выступления.

Узнал о том Ковач сразу после возвращения группы Малого, когда небольшая толпа, собравшаяся у медчасти, еще не успела разойтись. К нему подошел Мишаня – фельдшер из мобилей, более-менее натасканный Рымарем делать инъекции, перевязки и проводить не самые сложные процедуры.

Правое ухо Мишани больше всего напоминало гриб с названием «баранья капуста», в прежние времена изредка встречавшийся в лесах. Отчего-то Рымарь это новообразование не удалял, чем-то оно его интересовало.

– Разрешите обратиться, господин капитан? – грибоухий уставным жестом вскинул ладонь к своему украшению, но Устав такой растительности на головах военнослужащих предугадать не мог, и выглядел жест смешно.

– Ваши капли от конъюнктивита снизу доставили, – сказал Мишаня чуть позже. – Мне занести или сами зайдете?

– Зайду, – сказал Ковач и не стал откладывать визит.

Слова «капли от конъюнктивита» были условным сигналом, означавшим: появилась важная информация. Выглядел Мишаня безобидно и смешно, во многом из-за уха-гриба, и никто его всерьез не принимал. Однако в системе безопасности, созданной Ковачем, он играл важную роль посредника в общении с завербованными мобилями. Если кто-то из них зачастит в кабинет особиста, сразу поползут слухи: дескать, стукачок, наседка. А к фельдшеру заглядывают постоянно, почти у всех мелких хронических болячек хватает.