Защита Ковача

Схватка в партере продолжалась недолго и завершилась тем, что Лиза оказалась лежащей на спине, мобиль на ней, почти лицом к лицу, и поза намекала, что он решился-таки нарушить запрет Ковача… Хрипло дышал, и капли с каждым выдохом летели Лизе на лицо – не изо рта, из разреза над кадыком, но рана явно была пустяковой и ничему не угрожала.

Она ударила его головой, метясь разбить нос, но угодила лишь по скуле. Мобиль тут же вцепился в ее шею, сдавил. И продолжил давить все сильнее, головой было уже не дернуть, и коленом вмазать между ног не получалось.

Лиза двинула ему по голове кулаком, левым, он словно и не заметил, и она мимолетно пожалела, что не получила от природы и родителей кулак-арбуз, как у Бобы, или хотя бы обычный мужской кулак средних кондиций…

Мобиль деловито прилаживался ее задушить. Не изнасиловать и не скрутить-связать ради премии, – именно задушить, прикончить, Лиза в том не сомневалась, глядя глаза в глаза на его бешеную побелевшую рожу.

Душил мобиль неумело, понятия не имея, куда именно надо давить, чтобы перекрыть ток воздуха, – но старательно, прикладывая всю силу, а был не из слабаков. До настоящего удушья пока не дошло, но воздуха в легкие прорывалось меньше с каждым вдохом.

Для нового удара Лиза отвела левый кулак как можно дальше – не сдаваться же? будет драться, пока не сдохнет! – и наткнулась на что-то, и поняла, что это упавший фонарь, и поскорее нащупала рукоять… В результате в висок мобилю ударил не исполинский кулак Бобы, как она недавно мечтала, но нечто схожее по весогабаритным характеристикам.

Стекло, прикрывавшее рефлектор, разбилось после первого удара. Лампа погасла после второго, и тогда же разжались руки, неумело пытавшиеся ее задушить. Но Лиза била, била и била: сначала сбоку в голову, а потом, когда мобиль свалился с нее и она как-то очутилась на нем, – сверху, вдавливая и вминая фонарь в лицо. Неизвестно какой по счету удар оказался странно легковесным, и она поняла: в руке осталась ручка фонаря, а сам он перестал быть единым целым, валяется вокруг осколками стекла и пластмассы, – впрочем, валялись там не все осколки, многие торчали из лица мобиля. Он был жив, подергивался под оседлавшей его Лизой, что-то хрипел темным месивом лица, но сбросить ее или сделать что-то еще уже не пытался. Она отбросила невесомую ручку, зашарила справа, слева, нащупала весьма увесистый кирпичик вылетевшего аккумулятора и била теперь им – до тех пор, пока хрипение не смолкло и подергивания не прекратились.

Она поднялась на ноги, пошла ко второму – шатаясь пошла, едва волоча ноги, короткая вспышка сожрала остаток сил, безмерная усталость и апатия вернулись с лихвой, с процентами… Аккумулятор стал липким, норовил выскользнуть из пальцев, и Лиза стиснула его покрепче. Надо добить, надо поставить точку.

Правка не требовалась… Гнусавый лежал на спине, не шевелился. Лиза умудрилась воткнуть ему случайным ударом стальное жало скальпеля в глаз. Да-да, точнехонько в зыркалку, которая никогда не видела ее сиськи и уже не увидит.

Готов, решила Лиза. Скальпель вошел глубоко, и не только лезвие, но и часть рукоятки скрылась в глазнице. Наверное, дошел до мозга, а с таким не живут.

Она примерилась выдернуть оружие, бесцеремонно усевшись на грудь мертвому мобилю, ноги вообще не держали. Коснулась рукояти, и тут мертвец широко распахнул уцелевший глаз и сказал на удивление чистым и звонким голосом, вся гнусавость куда-то исчезла:

– Ма…

Наверное, бредил, мамку звал. Едва ли он что-то видел и соображал.

Лиза снова нашарила свой аккумулятор, но почувствовала, что не осталось сил лупить им, как лупила только что. Вообще ничего не осталось, словно кто-то ее выпотрошил, и не так, как она выпотрошила мобиля Груздя, а досконально выскреб все до донышка, а потом набил пустую Лизину шкурку не то ватой, не то опилками…

– Ма… – настойчиво повторил недомертвец.

Она стучала по скальпелю, торчащему из глаза, несильными ударами, едва приподнимая аккумулятор, ставший вдруг раз в десять тяжелее. Словно гвоздь заколачивала. После первого удара мобиль трепетнулся под ней, упруго и сильно, как громадная рыбина. И после второго трепетнулся, но слабенько, едва заметно, а потом затих. Но она стучала и стучала по скальпелю, и заколотила почти весь, оставив от него снаружи ровно столько, чтоб ухватить, раскачать и вытащить.

Гнусавый не шевелился и говорить больше не пытался. На всякий случай она долго мяла липкими пальцами его горло, искала пульс, но не нашла. Теперь уж точно готов.

* * *

Лиза чувствовала себя королевой.

Она была в ботинках, и даже почти подходивших ей по размеру, а небольшую разницу исправили тряпицы, запиханные в мыски. Она была в одежде, в нормальной, мать вашу, одежде! А сраная тряпка, когда-то бывшая белой, но пропитавшаяся с тех пор всем дерьмом на свете, – отправилась в свой ад для медицинских халатов. Небольшой рост и худосочное телосложение гнусавого мертвеца – большая для нее удача, а удача номер два в том, что она прикончила его почти без крови, а та, что все же выплеснулась из пробитого глаза, ничего не загадила.