Застава на Якорном поле (Сборник)

— Бичей! Бич — без-индексный человек. Официальный термин уланских канцелярий. Не слыхал, что ли?

— Я слыхал проще: безында…

— Один черт… Обожди, я сейчас… Вот так… По правде говоря, их, по-моему, лучше сразу было бы… безболезненно… Да ты так на меня не гляди, я не зверь какой-нибудь. Только если уж мы себе машинную стабильность выбрали, то чего уж изображать гнилой гуманизм, как в кино… Ты ведь на старинном клавесине компьютерные задачки решать не будешь…

Корнелий сел у стены в глубокое пыльное кресло. Закинул ногу на ногу. Сказал раздумчиво:

— Я эту машинную стабильность не выбирал, туда ее… и туда… Меня взяли за шиворот и поставили перед ней навытяжку, я не просился…

— Ну и что? Недоволен?

— Иди глотни… — вздохнул Корнелий.

— Ага… Послушай, ты через полчаса перемени им программу на грамматический курс… А младшим — на чтение. Красную кнопку на зеленую. А я пока… посижу тут…

…После обеда заглянул в каморку Корнелия Альбин. Ребята в спальне мальчиков играли на полу в электронное лото. И слышно было иногда негромкое: «Гуси-гуси, га-га-га…»

— Ну как? — бодро спросил Альбин.

Корнелий лежал навзничь на тахте.

— Шеф, — сказал он медленно. — А чего это вы так паршиво содержите ребятишек-то? Они в родительских грехах не виноваты.

— Почему паршиво? В соответствии с инструкциями Управления по…

— Иди ты с Управлением. В доме даже экрана нет.

— Они смотрят кино на учебных машинах. Сколько положено…

— Их отсюда хоть куда-нибудь выпускают? В парк, в город…

— Должны быть прогулки… От тебя зависит.

— Да?.. Я смотрю, тут многое зависит от любого… А что, шприц — это узаконенный метод воспитания?

— Какой еще шприц?

Корнелий, морщась, рассказал.

— Ну, это свинство, — поморщился и Альбин. — Это Эмма. Она, конечно, стерва. Давай я ее совсем прогоню, а? И никого больше брать не буду. Ты же все равно здесь безвылазно. .

— Надолго ли… — усмехнулся Корнелий. И почуял, что страха нет. Устал он бояться.

— А чего тебе. Живи… — Альбин тоже заусмехался. — Пока я тут на должности, все в ажуре… Только ты это… Ты не обижайся на это дело…

— Какое?

— Да, понимаешь… Предписание-то надо выполнять. Я, значит, поднагреб там золы, в банку запечатал и послал на адрес супруги твоей. Как положено…

Интересно, что Корнелий почти ничего не почувствовал. Он лишь с любопытством ощупал стоявшего над ним Альбина взглядом.

— Ты чего? — Альбин вроде бы смутился.

— Да так… Думаю: ты человек? Может, биоробот? Говорят, были такие. В эпоху неконтролируемых экспериментов…

Инспектор Мук не обиделся. Сказал примирительно:

— Тебя бы в мою шкуру… Бытие определяет сознание. Не слыхал про такое?

— Слыхал… Кстати о бытии. У меня-то ведь нет учебной машины с экраном. Не добудешь ли хотя бы портативный ящичек? А то я однажды вечером свихнусь.

— О чем речь! Сегодня же! Свой принесу, автомобильный!

К удивлению Корнелия, ребята не очень обрадовались экрану. Правда, первый вечер они провели у ящика неотрывно. И все же, как показалось Корнелию, смотрели передачи скорее из вежливости, чтобы не обидеть взрослого воспитателя. Настоящий интерес у них появлялся, лишь когда показывали новости или видовые фильмы. Корнелий понял: им, живущим в клетке, нравится смотреть на обыкновенную жизнь — на разных людей, на суету городских улиц…

На следующий день Антон попросил:

— Господин воспитатель… господин Корнелий, можно мы не будем смотреть кино, а лучше погуляем?

— Как хотите, — слегка уязвленно откликнулся Корнелий.

Маленький Чижик, видимо, почуял его обиду. Тронул за рукав и тихонько объяснил. Доверчиво так:

— Мы кино-то часто глядим. Когда учитель спит, Антон — чик — и переключит сразу с учебы на передачу. Он умеет…

— Болтушка, — поспешно сказала Дина. — Вы его не слушайте, господин Корнелий, он всегда сочиняет…

Прошло три дня. И казалось Корнелию, он здесь давно-давно. И ребят уже всех знает по именам, и даже втянулся в нехитрые воспитательские заботы. Очень нехитрые. Потому что ребятишки жили тихо, самостоятельно и послушно под началом Антона и Дины. И он жил — с привычной уже пустотой внутри, с бездумностью. С глубоко затаенным страхом. Со смутным намеком на какую-то надежду…

— Гуси-гуси, га-га-га! Улетайте на луга!

И вдруг — вскрик. Суета… Тышкина ровесница и подружка Тата проколола ногу. Острый сучок воткнулся в ступню сквозь истершийся пластик подошвы.

Сидит, держится за ногу, кровь между пальцами. Всхлипывает, но негромко. От дома уже мчится Лючка с бинтом и пузырьками.

— Ну-ка, дай промою…

— Не-е…

— Кому говорят!

Тата улыбается сквозь слезы:

— Лючка-злючка, не кричи. Пусть Антон лечит, у тебя пальцы щекотливые…

— Пустите-ка меня…

Корнелий сел, прислонился к стволу яблони, рядом усадил девочку. Ногу ее положил себе на колено… Кровь закапала брючину. Так уже было когда-то, с Ал кой. Та, правда, громко ревела.,. А как это больно — раненая нога, — он помнит…

— Ничего, маленькая, потерпи, это быстро…

— Ага, я терплю…

— Умница.

Обезболивающий раствор… Тампон… Бинт…

— Не туго?

— Не-е…

Какая крошечная теплая ножонка… А ведь и в самом деле, была когда-то у него маленькая дочь, Алка…

— Давай отнесу в спальню. Надо полежать…