Застава на Якорном поле (Сборник)

— Тихо, — шепотом сказал Антон. — Господин Корнелий можно идти в столовую?

Ребята ушли, а Корнелий по внутреннему телефону позвонил Альбину. К счастью, старший инспектор был на месте.

— Альбин, он ничего не ест. Отказывается намертво.

Тот понял сразу:

Можно было ожидать… Но что делать-то? Проголодается сильнее — попросит.

— Боюсь, что нет. Это кремешок, — сказал Корнелий. И вдруг подумал: «Не нам с тобой чета».

— Да, пожалуй… Есть в кого. Папаша-то у него знаешь кем был? Штурман интерлайнера «Магеллан» Максим Лот. На круговой линии через полюс. Помнишь аварию и посадку на лед? Лет семь назад. Это он лайнер сажал. Чудо века… Сейчас ему, конечно, не до полетов…

— Ты мне зубы не заговаривай! — неожиданно для себя взъярился Корнелий. — Как с мальчишкой-то быть?!

— Ладно, придумаем. Не паникуй…

На занятия Цезарь тоже не пошел. Даже не отозвался на слова Антона о школе. И Корнелий опять сказал:

— Оставьте его.

Сам он тоже остался в своей стеклянной клетке. Поглядывал на неподвижно сидевшего Цезаря и с удивлением заметил, что беспокоится о мальчишке, кажется, по-настоящему. В данный момент, пожалуй, больше, чем о себе.

Через час пришел знакомый улан Гаргуш. Принес пакет. В нем — свежая булка и молоко в пластиковой, в виде пузатой коровы, фляжке.

— Вот, для пацана, значит…

Корнелий сел рядом с Цезарем.

— Ешь, это не здешнее, а… с воли.

Тот вскинул глаза, подумал секунду.

— Благодарю вас…

Видно, все-таки голод не тетка.

Из своей воспитательской кабины Корнелий видел, как изголодавшийся мальчишка рвет зубами булку и прямо из фляжки, отвинтив коровью голову, глотает молоко.

Потом позвонил Альбин:

— Как дела?

— Поел.

— Слава Хранителям… А то, не дай бог, что случится, мне башку оторвут. Это же не обычный бичёнок, а под особым контролем… Кстати, имей в виду: ни одна душа не должна знать, что он у нас…

— Это ты мне говоришь! Вот поеду после работы на дачу и всем раззвоню…

Альбин хихикнул:

— Это я на всякий случай… В ближайшую неделю придется воздержаться от врачебного осмотра. Врач-то, он ведь со стороны. Тоже лишний язык…

— Толку от этих осмотров… Гурик в постель как пускал сырость, так и пускает. Можно бы за три дня вылечить мальчишку, а тут…

— А, это ушастый такой! Помню… Эмма говорила… Для лечения надо в больницу отправлять, а с бичатами столько возни, кучу разрешений нужно требовать… Да он и сам не хотел, боялся, что потом в другую школу отошлют. Они тут уже все привыкшие друг к другу, не хотят расставаться…

«Любопытно, что иногда он вполне человек», — подумал Корнелий про Альбина. И вспомнил:

— Кстати! Ребята на прогулку просятся. Они уже полмесяца со двора ни шагу. Как мне быть?

— Ч-черт! Лучше бы обождать. А то этот… юный Цезарь смоется — и не догонишь.

— Да я не о нем! Мне-то что делать? Я же не могу за проходную сунуться?

— Верно, я и не сообразил… Опять дорогу не там перейдешь или кого знакомого встретишь. Вот задачка… Не Эмму же снова звать, я ее прогнал. Этот алкоголик из школы гулять с ними не захочет. «Не мое дело», — скажет… Слушай, я тебе темные очки принесу, чтобы не узнали! И улан обходи стороной. Погуляете где-нибудь в старом парке, там пусто. Но не в эти дни, позже…

От неожиданного приступа тоски у Корнелия перехватило горло. Он бросил в развилку наушник. Сел, обхватил затылок. «Кто я, что я? Я — живу?.. Это — жизнь?»

Миллионы людей, беззаботные, веселые, ходят на службу, ездят на пляж, смотрят фильмы, устраивают вечеринки и свидания, засыпают и встают без страха…

«Без всякого страха?»

«Ну, все-таки… Не в таком же кошмаре!»

«А разве ты в кошмаре? Ты вроде бы уже привык…»

«Ага! Как повешенный, — вспомнил Корнелий одну из шуточек Рибалтера. — Он тоже привыкает: сперва дергается, а потом висит спокойно…»

Вспомнилось (крупным планом!) лицо Рибалтера — с ехидным ртом и круглыми глазами. Повисшие краешки ушей. Без раздражения и злости вспомнилось. Наоборот. Отчаянно захотелось на работу, домой, на улицу. Хоть куда, лишь бы из тюрьмы!

«Господи, за что меня так!»

«А разве совсем не за что?» — словно спросил кто-то со стороны, спокойно и холодно.

«Что я сделал плохого?»

«А что хорошего?.. Ел, ходил в туалет, смотрел на экран, клепал на компьютере композиции из чужих картинок… Исполнял, как службу, супружеские обязанности, пил коктейли… и боялся. Боялся, что в этой жизни может что-то поломаться… Не случись «миллионного шанса», сколько бутербродов еще ты съел бы и сколько бутылок выпил бы, Корнелий Глас из Руты?»

«Все так живут!»

«Все?.. Штурман Максим Лот, посадивший на лед лайнер с тысячей пассажиров, жил так же?..»

Почему он вспомнил про отца этого мальчишки Цезаря? Что за странное завихрение мысли… Кстати, что сейчас с ними стало, со штурманом и его женой, матерью Цезаря? Альбин объяснил что-то невнятно… И каково им теперь, что они чувствуют, ничего не зная о сыне!

«Это ты сейчас почти не думаешь о своей дочери, Корнелий Глас. Она взрослая и чужая. А если бы исчезла, когда ей было десять лет? Пускай вредная девчонка, пускай мамина копия, не признававшая отца! Все равно извелся бы от тоски и горя!»