Застенчивость в квадрате

Так странно слышать, что кто-то заботился обо мне, а я об этом даже не подозревала. Странно представлять, что кому-то где-то я была небезразлична настолько, что они помнили меня, думали обо мне, даже когда я не была рядом.

– Уэсли, – продолжает Рут, – Вайолет была так тебе благодарна. Ты действительно сделал все возможное и невозможное для нее, и сердце говорит мне, что она не прожила бы так долго, если бы в поместье не приехал ты. – Она откашливается. – Вайолет любила вас обоих и хотела, чтобы дом достался вам. Она не смогла выбрать. Поместье принадлежит вам обоим.

В комнате воцаряется гробовая тишина. Уэсли, прищурившись, пристально оглядывает меня, будто до этого заявления я была кем-то незначительным и теперь ему нужно присмотреться повнимательнее.

– Обоим, – машинально вторю я.

– Мне приказали каждому из вас по отдельности объявить, что дом оставили вам, вместе с землями, этим коттеджем – всем. А потом, когда вы окажетесь здесь, уже рассказать правду о том, что у вас, как у наследников, абсолютно одинаковые права. – Она садится ровнее, распрямив плечи, будто ждет нападения. – Я неукоснительно выполняю инструкции Вайолет, поэтому, прошу, не обижайтесь на меня очень уж сильно.

Уэсли смотрит мимо нас обеих, будто в другое измерение.

А я словно застряла в одном мгновении и могу только повторять:

– Нам обоим.

Рут кивает.

– Все необходимые счета за поместье оплачены, но, к сожалению, в финансовом плане от наследства мало что осталось. Мне она завещала коллекцию виниловых пластинок и десять тысяч долларов, а также по две тысячи каждому из моих троих детей, медсестре – пять тысяч долларов и машину. О, и еще она оставила несколько сберегательных облигаций почтальону. После оплаты кремации и очень, очень щедрых пожертвований на благотворительность, указанных в завещании, на банковском счету осталось… – она прищуривается, вспоминая. – Тридцать один доллар и мелочь.

Виктор Ханнобар начинал с местного флагманского магазина (продававшего в основном бумажники и сумочки), который потом разросся в торговую сеть по всему Теннесси, а сам он постепенно создал целую империю, занимаясь предметами роскоши – к этому времени Ханнобары были известны по большей части часами. Компанию он позже продал за астрономическую сумму, и если бы у них были дети, денег бы хватило на безбедную жизнь следующей паре поколений.

– Что случилось?

Рут уже собирается ответить, но у меня слишком много вопросов, поэтому приходится снова перебивать:

– Как вообще можно обладать равными правами на наследство? Мы же не можем… – запнувшись, оглядываюсь на Уэсли и продолжаю: – Не можем оба жить в доме. Можно увидеть документы? Может, она указала, как разделить активы, скажем… я получаю дом, а Дж… э-э… Уэсли – этот коттедж.

На этих словах душа Уэсли возвращается в свою телесную оболочку.

– Повторите, что?

– Вам самим придется решать, как и что вы захотите разделить, – отвечает Рут. – Вайолет по этому поводу ничего не указала. – Она достает из своей безразмерной сумочки бумаги и передает нам. Внизу каждой страницы, в крошечных, напечатанных восьмым кеглем сносках, моя бабушка старательно перечислила все, что могло сделать вопрос наследства максимально трудным и щекотливым.

– Хочу вам сообщить, – обращается к ошарашенной аудитории Рут, – что никаких долгов за поместьем сейчас нет, но с этих пор налоги и страховка переходят под вашу ответственность.

У меня падает челюсть. Никогда не живя в собственном доме, я об этом даже не задумывалась.

– И о какой сумме идет речь?

– В зависимости от ситуации. Если продать…

– Нет, – возражаем мы с Уэсли одновременно и тут же хмуримся, смерив друг друга взглядами.

– …придется заплатить изрядные налоги. Таков порядок с полученными в наследство домами. Бенефициарам дешевле оставить их, чем продавать.

Мозг отключается на словах о налоге на прирост капитала, но снова оживает, когда слышит:

– С точки зрения налогов превратить поместье в ваше основное место жительства – самое разумное решение. Но я ни в коем случае не собираюсь указывать вам, что делать. Так, а еще Вайолет… – Рут разворачивает лист сиреневой бумаги и идет к стене. И пока она отрывает пару кусочков скотча и что-то делает с листком, Уэсли резко разворачивается ко мне, бросив все силы на устрашающий взгляд, пока от меня не остается одно привидение.

– Я выкуплю твою долю, – отрывисто произносит он. Просто как факт.

– Что? Ну нет!

– Рут сказала мне, что я единственный наследник, так что я уже все спланировал. Я хочу много что изменить здесь, усовершенствовать – все то, что давно предлагал сделать, но Вайолет никогда не слушала. Я куплю его у тебя. Отремонтирую дом, потом вызову оценщика, и ты получишь половину стоимости. – Соображает он быстро, но мастерством убеждения не владеет. Вместо мягких, осторожных уговоров будто из пулемета словами стреляет. – Мы заключим договор, составим график платежей.

Он сошел с ума?

– Я не собираюсь отказываться от права собственности, – возмущаюсь я. – Это дом моей бабушки и должен оставаться в семье.