Заступница: Адвокат С. В. Каллистратова

Софья Васильевна продолжает выступать в судах по уголовным и гражданским делам, но работает не так интенсивно, как прежде. Основной смысл ее жизни теперь — помощь правозащитникам, дружбой с которыми она гордится, перед гражданской позицией которых она преклоняется. Ей импонировала прежде всего бесстрашность их действий: без псевдонимов, без тайных явок, практически без конспирации, они бросали открытый вызов всей репрессивной системе. И отсутствие экстремизма, который всегда был чужд Софье Васильевне. Они близки ей и потому, что они защитники — защитники Прав Человека. Она бывает «на Чкалова» — у Сахарова, который, столкнувшись на практике (стоя перед закрытыми для него и его друзей дверями «открытых судебных заседаний») с нравами, царящими в советском правосудии, охотно пользуется ее консультациями по уголовному, процессуальному и исправительно-трудовому законодательству. Она всегда смеялась, рассказывая о первом «юридическом» вопросе Андрея Дмитриевича, обращенном к ней: «А после вынесения приговора осужденных можно бить в милиции?», и удивлялась тому, как быстро его полная наивность в этой, совершенно новой для него, области сменилась четкими и вполне компетентными представлениями о нашей пенитенциарной системе, борьбе с которой он отдал столько сил. Она сразу оценила и яркую личность Елены Георгиевны, и гармоничность их отношений.

Демократическое движение привлекало Софью Васильевну также тем, что в нем не было никакой «партийной» структуры, никаких «вождей», и оно объединяло (может быть, это важнее всего) ярких и неповторимых людей. Каждый их них, очень разных и непохожих, мог в его рядах оставаться самим собой, со своей позицией, с личной, а не коллективной ответственностью за свою деятельность. Но при этом они трогательно заботились друг о друге, о семьях осужденных. У большинства были хорошие семьи, которые целиком участвовали в движении. Не только семья Сахаровых, но и семьи Григоренко, Подъяпольских, Ходоровичей, Некипеловых, Подрабинеков, Терновских и многие другие состояли из единомышленников. Анатолий Марченко и Лариса Богораз, Александр Гинзбург и Ирина Жолковская, Константин Бабицкий и Татьяна Великанова, Александр Лавут и Сима Мостинская, Сергей Ковалев и Людмила Бойцова, Ваня Ковалев и Таня Осипова, Юлий Ким и Ира Якир, которых мне посчастливилось встречать у мамы, полностью поддерживали друг друга в противостоянии властям. Многие женщины — Наталья Горбаневская, Людмила Алексеева, Мальва Ланда — сразу бесстрашно шли в первых рядах. Другие — выходили вперед после ареста или гибели мужей. Софья Васильевна по-матерински любила многих из них и порой с горечью говорила о судьбе, уготованной им в этой сверхнеравной борьбе, о беспощадных ударах, наносимых им КГБ при полном равнодушии, а то и поддержке, большинства советской интеллигенции. «На тысячу академиков и член-корреспондентов, на весь на образованный культурный легион нашлась лишь только горсточка больных интеллигентов — вслух высказать, что думает здоровый миллион», — напевала она пронзительно-точные слова любимого Юлика Кима.

А в комнате на улице Воровского было всегда людно, сюда шли и с бедой и радостью, и за советом и просто за сочувствием. И сама комната Софьи Васильевны начала, в основном стараниями друзей, приобретать тот вид, который запомнился многим, бывавшим там в 70-80-е гг., и который запечатлен в документальном фильме Свердловской киностудии «Блаженны изгнанные». В тон к ярко-синим с серебряным накатом стенам в один из ее дней рождения на окна повесили белые с нежным синим узором занавески. На люстре под высоким потолком заплавали причудливые рыбки, собственноручно вырезанные Аликом Гинзбургом и подвешенные им на совершенно невидимых ниточках. Брат ее, Федор Васильевич привез уютное старое кресло, в котором мама всегда сидела, когда собирались гости. Я купила ей новую тахту — старую, приобретенную еще Наталией Васильевной в 1939 г., торжественно вынесли на свалку. Еще в один день рождения кто-то подарил очень красивые накидки на эту тахту и на кресло, а потом появился торшер, несколько новых книжных полок. А главное, из-за стекол и старых и новых полок на нас смотрели десятки фотографий тех, кто в лагерях, кто в ссылке, кто уехал, кто погиб, и на всех фотографиях такие прекрасные, светлые лица…