Застывшее эхо

Относительно этой самой процентной нормы Солженицын задает рискованный вопрос (с. 272): «А – возможно ли было найти путь плавного, безвзрывного решения этой сильной и вдруг возросшей еврейской потребности в образовании? При все еще неразбуженности, неразвитости широкого коренного населения – каким путем можно было бы это осуществить, без ущерба и для русского развития, и для еврейского?» Солженицын подчеркивает (с. 273), что «процентная норма несомненно была обоснована ограждением интересов и русских, и национальных меньшинств, а не стремлением к порабощению евреев». Но итог подводит без околичностей (с. 277): «Процентная норма не ограничила жажду евреев к образованию. Не подняла она и уровень образования среди не-еврейских народностей Империи, – а вот у еврейской молодежи вызывала горечь и ожесточение. И несмотря на эту притеснительную меру, еврейская молодежь все равно вырастала в ведущую интеллигенцию».

Конечно, лучше было бы не ограничивать евреев, а «разбуживать» и развивать прочие народности… Но такие советы неизмеримо легче давать, чем выполнять. Вожделенного «пропорционального участия» нет даже и в развитых странах. Великий Генри Форд считал финансовую сферу паразитическим наростом на честном теле реального производства, а потому и евреев сильно недолюбливал. Гитлер же из действительно существующей еврейской финансовой активности выводил и вовсе заоблачные теории – он полагал международную систему перетекания капиталов в наиболее прибыльные сферы стопроцентным еврейским изобретением и еврейской «державой»: даже и война-то по-настоящему ведется между немцами и евреями, прочие-разные русские и англосаксы лишь еврейские марионетки. Так что т. Зюганов не столь уж оригинален, когда излагает в своей докторской монографии, что сегодняшнее коммунистическое учение видит основной исторический конфликт уже не в борьбе классов, а в борьбе этносов, из которых одни сосредоточивают в своих руках национальное производство, а другие – всем чуждые – интернациональные, космополитические, транснациональные финансы. (Однако заметим, что обилие космополитических еврейских капиталов не нанесло могуществу Соединенных Штатов сколько-нибудь заметного ущерба.)

Пожалуй, я уже слишком отвлекся в своем стремлении показать, что мне вполне близка та солженицынская точка зрения, что политика русского правительства, обычно трактуемая как антиеврейская, не была вызвана какой-то специальной враждой, – чтобы дойти до будущей реальной вражды, было вполне достаточно естественного хода событий, когда каждая сторона действует так, как только и может действовать, – в соответствии со своим пониманием собственных интересов и со своим набором предвзятостей (без предвзятостей же ни социум, ни индивид не способны ни видеть мир, ни принимать решения). И только потом, когда начинается защита фантомов от фантомов же, возникает святая

ненависть.

«Но если, например, проследить биографии виднейших русских образованных евреев, то у многих мы заметим, что с рубежа 1881-82 резко изменилось их отношение к России и к возможностям полной ассимиляции. Хотя уж тогда выяснилась и не оспаривалась несомненная стихийность погромной волны и никак не была доказана причастность к ней властей, а напротив – революционных народников, однако не простили

этих погромов именно русскому правительству – и уже никогда впредь. И хотя погромы происходили в основном от населения украинского – их не простили и навсегда связали с именем русским» («Двести лет…», с. 207).

М-да… Я и впрямь как-то не задумывался, что в погромном Кишиневе 1903 года нееврейское большинство в подавляющем большинстве своем составляли молдаване и отчасти украинцы… Впрочем, либеральный катехизис не велит нам замечать национальностей, поскольку плохие люди национальности не имеют; так что пускай лучше остается без конкретного адреса: виновата Россия и довольно об этом. Или, чтоб уж совсем никому обидно не было, пускай будет виновато русское правительство. И Солженицын с этим согласен, он считает, что и русский народ ответственен за своих мерзавцев («ни одна нация не может не отвечать за своих членов», с. 416), и русское правительство ответственно за погромы: «Или уж вовсе не держать Империи… – или уж отвечать за порядок повсюду в ней» (с. 322).