Затея

Искусствовед выходит на кухню крайне редко. Она устроила в комнате свою отдельную кухню. Пользуется кухней только тогда, когда требуется огонь и вода. Мне ее нестерпимо жалко, хотя она человек не очень приятный. После ареста отца вскоре умерла ее мать. Воспитывали ее дальние родственники, от которых она сбежала, как только кончила школу (поступила чудом в университет). Отец вышел из заключения больным. С тех пор вся ее жизнь была отдана ему. А он никаких уроков из своего печального опыта не извлек (как он там жил, чем занимался?). Сразу же засел за написание «подлинной» истории Партии. О его затее узнали компетентные органы. Его вызывали, предложили все собранные бумажки сдать, сказали, что история Партии — не его ума дело, пусть лучше пишет мемуары, они помогут потом напечатать. Спорить он не стал, ибо был напуган насовсем. После этого к служебным обязанностям Искусствоведа прибавилась работа по перепечатке сочинений Пенсионера, по редактированию их, по подбору ему литературы и т. д. Эта работа ее увлекла, судя по всему, и ни о чем другом она уже не помышляла. На нас на всех она смотрела свысока. Особенно она презирала Йога, главным образом за то (как рассказывал мне сам Йог), что однажды он в нетрезвом виде попытался ее соблазнить, она отвергла его притязания, а он не повторил попытку, на которую она надеялась.

Рассказ о первой любви

Если бы можно было точно установить, как девочки и мальчики теряют невинность, сказкам о первой любви пришел бы конец. Насколько мне известно, среди моих знакомых не было ни одного случая, похожего на литературно известные образцы первой любви. Случаи любви я наблюдала, но скорее у взрослых и даже пожилых, видавших виды людей, а не у молодежи. Когда-то я сочинила сказ на эту тему, который тогда отказались напечатать, а теперь не включили в собрание сказов моей Сказительницы. Я вспомнила о нем, когда ко мне однажды зашла Штучка, села на кровать и сказала совершенно спокойно, что она беременна, что надо как-то выкручиваться, что надо уложиться в один день, в крайнем случае — в два, а то в школе догадаются, с характеристикой будет скверно. Я сказала, что аборт очень вреден для здоровья, а в таких условиях может иметь тяжелые последствия, что, может быть, лучше выйти замуж и перейти в школу рабочей молодежи. Она сказала, что замуж за виновника не пойдет, так как он — законченный подонок, что он ей гарантировал безопасность и потому обучил ее всяким гадостям (тьфу!). Она бы пошла замуж за Кандидата, но тот ее не возьмет. Йог не в счет, он вовсе не мужчина. В общем, как быть? Нет ли у меня связей по этой части? Я сказала, что связей такого рода у меня нет, но я попытаюсь разузнать у знакомых. Вроде бы для себя. И все же я посоветовала ей рассказать родителям, ибо дело серьезное, всякое может случиться. Она устроила истерику, сказала, что лучше удавиться. Я сказала, что на это потребуются большие деньги, которых у меня нет, так что без родителей не обойтись. Она пообещала обдумать эту проблему, взяла с меня слово не говорить родителям. Ничего себе история, подумала я, когда Штучка ушла. Не хватает только быть запутанной в чужие сомнительные хлопоты. При чем туг я? Или я действительно в чем-то виновата, дав повод для нашей близости? Жаль, конечно, девчонку. Как-то помочь ей надо. Ребенок — Это хорошо для кино и литературы, а не для жизни. В жизни это — слишком дорогое удовольствие. С родителями надо бы поговорить. Но как? Инженер — круглый дурак, к тому же тряпка. А Стерва угробит девчонку, взбаламутит всю округу. А между тем именно в такую трудную минуту очень нужны понимающие и тактичные родители, чтобы не дать цинизму перейти в устойчивое мировоззрение. А где их взять, таких родителей?