Затишье

Въезжая на плотину, услыхал он голоса и звуки музыки. У Платовых в доме хором пели русские песни. Он застал все общество, оставленное им поутру, на террасе; все, и Надежда Алексеевна между прочими, сидели в кружке около мужчины лет тридцати двух, смуглого, черноволосого и черноглазого, в бархатной куртке, с небрежно повязанным красным платком на шее и гитарою в руках. Это был Петр Алексеевич Веретьев, брат Надежды Алексеевны. Увидавши Владимира Сергеича, старик Ипатов с радостным восклицанием пошел ему навстречу, подвел его к Веретьеву и представил их друг другу. Обменявшись с новым знакомым обычными приветствиями, Астахов почтительно поклонился его сестре.

- А мы, Владимир Сергеич, по-деревенски, песни поем,- начал Ипатов и, указывая на Веретьева, прибавил: - Петр Алексеич у нас запевала - и какой! вы извольте послушать.

- Это очень приятно,- возразил Владимир Сергеич.

- Не угодно ли присоединиться к хору? - спросила его Надежда Алексеевна.

- Душевно бы рад, да голосу нету.

- Это не беда! Посмотрите, и Егор Капитоныч поет, и я пою. Тут только нужно подтягивать. Садитесь-ка; а ты, брат, начинай.

- Какую бы теперь нам песню спеть?- проговорил Веретьев, перебирая струны гитары и, остановившись вдруг, глянул на Марью Павловну, сидевшую возле него.- Теперь, кажется, очередь за вами,- сказал он ей.

- Нет, пойте вы,- возразила Марья Павловна.

- Вот есть песня "Вниз по матушке по Волге",- промолвил с важностью Владимир Сергеич.

- Нет, это мы к концу приберегаем,- отвечал Веретьев и, ударив по струнам, протяжно затянул: "Солнце на закате".

Он пел славно, бойко и весело. Его мужественное лицо, и без того выразительное, еще более оживлялось, когда он пел; изредка подергивал он плечами, внезапно прижимал струны ладонью, поднимал руку, встряхивал кудрями и соколом взглядывал кругом. Он в Москве не раз видал знаменитого Илью и подражал ему. Хор дружно ему подтягивал. Звучной струей отделялся голос Марьи Павловны от всех других голосов; он словно вел их за собою; но одна она петь не хотела, запевалой до конца остался Веретьев.

Много других еще пели песен...

Между тем вместе с вечером надвигалась гроза. Уже с полудня парило и в отдалении все погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, все сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.

- Уйдемте,- промолвил старик Ипатов.- А то промочит, пожалуй.

Все встали.

- Сейчас,- воскликнул Веретьев,- еще последнюю песню. Слушайте.

Ах вы, сени, мои сени, Сени новые мои...

запел он громким голосом, проворно забив всей рукой по струнам гитары. "Сени новые, кленовые",- подхватил хор, как бы невольно увлеченный. Дождик почти в то же мгновенье хлынул ручьями;

но Веретьев допел "Мои сени" до конца. Изредка заглушаемая ударами грома, удалая песенка казалась еще удалее под шумную дробь и журчанье дождя. Наконец раздался последний взрыв хора - и все общество с хохотом вбежало в гостиную. Особенно громко смеялись девочки, дочери Ипатова, стряхивая с своих платьев дождевые брызги. Ипатов, однако же, для предосторожности, закрыл окно и запер дверь, и Егор Капитоныч его похвалил, заметив, что Матрена Марковна также всегда, вовремя грозы, все приказывает запереть для того, что электричество способнее действует в пустом промежутке. Бодряков посмотрел ему в лицо, посторонился и уронил стул. Подобные маленькие несчастья случались с ним беспрестанно.

Гроза прошла очень скоро. Двери и окна снова раскрылись, и комнаты наполнились влажным благовонием. Принесли чай. После чаю старички уселись опять за карты. Иван Ильич к ним, по обыкновению, присоединился. Владимир Сергеич подошел было к Марье Павловне, сидевшей под окном с Веретьевым;

но Надежда Алексеевна подозвала его к себе и тотчас вступила с ним в жаркий разговор о Петербурге и петербургской жизни. Она нападала на нее; Владимир Сергеич начал защищать ее. Надежда Алексеевна, казалось, старалась удержать его близ себя.

- О чем вы это спорите? - спросил Веретьев, вставая и приближаясь к ним.

Он лениво переваливался на ходу: во всех его движениях замечалась не то небрежность, не то усталость.

- Все о Петербурге,- ответила Надежда Алексеевна.- Владимир Сергеич не нахвалится им.

- Город хороший,- заметил Веретьев,- а по-моему, везде хорошо. Ей-богу. Были бы две-три женщины да, извините за откровенность, вино, и человеку, право, ничего не остается желать.

- Это меня удивляет,- возразил Владимир Сергеич,- неужели же вы действительно того мнения, что для образованного человека не существует...