Читаем «Затоваренная бочкотара» Василия Аксенова. Комментарий полностью

И в тот час у быстри рекискоча Горе из-за камени:босо, наго, нет на Горе ни ниточки,еще лычком Горе подпоясано,
богатырским голосом воскликало…на чистом поле молотца въстретило,учало над молодцем граяти,что злая ворона над соколом…
(Повесть о Горе-Злочастии 1984: 13, 15)

Подобно Романтике Глеба и Ирины, Горе в своей погоне за молодцем оборачивается то птицей, то рыбой, то серым волком, то косой… Спастись от Горя молодцу удается лишь в монастыре.

Начинается типичный для третьих снов бег наперегонки – Фефелов пускается в погоню за Характеристикой, Моченкин бежит тоже («перехвачу глупую бабу!»). Та бросается в реку и тонет; раздосадованный Фефелов отказывает деду Ивану в обещанном изюме.

Как во всех третьих снах, наступает пауза, во время которой Моченкину становится «кого-то жалко – то ли себя, то ли узюм, то ли Характеристику» (стр. 54). Он садится на землю в поле, у реки: «Сколько сидел, не знаю» (стр. 54). Сидение на берегу реки, во время которого в герое просыпается жалость к другим и себе, – кульминационный момент рассказа Чехова «Скрипка Ротшильда», чей герой, гробовщик Яков Иванов, по душевной заматерелости может быть сравнен с Моченкиным (см.: Щеглов 1994).

Протерев глаза, Моченкин видит, что в траве стоит Хороший Человек – «молодая, ядреная Характеристика».

Пояснения к отдельным местам сна

Ой, привередничаете, Андрон Лукич! Ой, недооцениваете… – Недооценивать что-либо (например, роль кадров, комсомола на деревне, пропаганды и агитации и т. п.) – термин из советского газетно-проработочного лексикона. Для Моченкина типично жаловаться на недооценку его заслуг. Ср. другое место, где он разражается целой обоймой подобных штампов, всем знакомых по речам на собраниях и газетным статьям: «Не берегут кадры, разбазаривают ценную кадру, материально не заинтересовывают, душат инициативу. Допляшутся губители народной копейки!» (стр. 38).

Присел, набычился, рявкнул… – Андрон Лукич выдает здесь свою соприродность с Сиракузерсом, главным соперником Дрожжинина. Ср. в 3-м сне последнего: «Сиракузерс … закрутил бычьей шеей» (стр. 52).

Бежит к реке, а за ей Андрон Лукич частит ногами, гудит паровозом – люблю-ю-у-у!

– Интонационное клише на последнем слове, выражающем страсть свирепого самца. Ср. сходную интонацию в пародии на стиль А.М. Ремизова из известного сборника «Парнас дыбом» (тема «серенького козлика»): «Заегозила старуха: “Ух, хорошо. Люблю”» (здесь тоже погоня: волк преследует козлика, как Андрон Лукич – Характеристику).

Пшеница ноне удалась, Иван Александрович, а вот с узюмом перебой. – Перебои (с тем-то) – словечко, которое часто можно было слышать в советские годы, когда то один, то другой нужный товар без всякого объяснения надолго исчезал из продажи. «Пшеница ноне удалась…» – стилизация «сермяжной» фразеологии. Ср., например, речь мужиковствующего интеллигента в рассказе Тэффи «Без стиля» (1912): «А что, Пахомыч, уродил нынче Бог овсеца хорошего?» (Тэффи 2000: 103).

…и, конечно, по-человечески его можно понять, но мне от этого не легче. – Перекличка с мотивами Глеба Шустикова и Ирины. Ср. «Сева Антонов мускулюс глютеус качает – его можно понять» (3-й сон Глеба, стр. 47). «Оставь ее, Глеб … Ее тоже можно понять» (Ирина – Глебу о Романтике, стр. 27).

СОН ВНЕШТАТНОГО ЛАБОРАНТА СТЕПАНИДЫ ЕФИМОВНЫ (стр. 54–55)

Единственный сон Степаниды Ефимовны одновременен с третьими снами остальных героев и носит их характерные черты. Как вся третья серия сновидений, он полон напряженной борьбы. Демонический, неотразимо привлекательный игрец с самого начала ухватил Степаниду за подол и за «косу девичью» и пытается подчинить ее своей власти. Сопротивление жертвы, хотя и упорное, нарочито двусмысленно, пронизано эротическим томлением. В конце эпизода воля Степаниды окончательно сломлена. Прощаясь со спутниками, взывая к ним (типичный момент всех третьих снов), прощаясь и со ставшей любезной ее сердцу бочкотарой, Степанида бродит по полю, послушно собирая волшебные травы – ингредиенты для заказанного игрецом супа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

От философии к прозе. Ранний Пастернак
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного. Философские идеи переплавляются в способы восприятия мира, в утонченную импрессионистическую саморефлексию, которая выделяет Пастернака среди его современников – символистов, акмеистов и футуристов. Сочетая детальность филологического анализа и системность философского обобщения, это исследование обращено ко всем читателям, заинтересованным в интегративном подходе к творчеству Пастернака и интеллектуально-художественным исканиям его эпохи. Елена Глазова – профессор русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Copyright © 2013 The Ohio State University. All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Елена Юрьевна Глазова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное