Завещаю вам жизнь

Председатель совещался с членами суда. Те пожимали плечами, кивали.

— Суд удаляется на совещание! - объявил председатель и поднялся первым, словно спешил поскорее покинуть зал.

...Приговор объявили через два часа.

Суд находил вину обвиняемых доказанной и присуждал всех к смертной казни.

Они выслушали приговор стоя. Топпенау упал в Обморок.

Она повернула голову к товарищам. Они тоже смотрели на нее.

Ее повели не в камеру, а в какую-то комнату, пустую и маленькую, где находился только один табурет.Приказали сесть на табурет.

Появился небольшого роста человек в арестантском халате, суетливый, с испуганными глазами. Достал из кармана машинку для стрижки волос, приблизился со спины, и она ощутила прикосновение холодного металла к затылку.

Увидела, как падают на пол локоны.

Тюремный парикмахер, взятый из заключенных, нервничал. Машинка в его руке дергалась, причиняла боль.

— Аккуратней! — попросила она.

Рука парикмахера задержалась. Он засопел. Однако достриг уже без боли.

Явилась надзирательница с косынкой и серым балахоном.

— Переоденься, — приказала она.

Ни охранники, ни надзирательница не глядели ей в глаза. Отворачивались.

Она сняла полосатый халат, положила на табурет, натянула неудобный балахон.

— Повяжи голову, — приказала надзирательница. Она повязала голову.

Надзирательница забрала халат и ушла.

— Идите! — сказал один из охранников, пожилой и щуплый. Он и отпер дверь новой камеры.

В камере не было стола. Только голая койка. Она поправила косынку, поежилась: при стрижке волосы попали на тело и покалывали. Хотелось спать. Безумно хотелось спать.

— Увести осужденных! — торопливо сказал председатель суда, собирая бумаги.

Закрыла глаза, прислонилась к холодной стене. Вот и все.

Она сделала все, что могла. И может спать... Но ее мужеству предстояло еще одно испытание- В десятом часу ночи камеру открыли два эсэсозца.

— Выходите! — приказал один из них.

У говорившего был чин оберштурмбаннфюрера. Эсэсовцы повели ее в другое крыло тюрьмы. Железные решетки распахивали перед ними, не требуя пропусков. На втором этаже оказался коридор, вы стланный красной ковровой дорожкой. Дверей в корило ре было немного, все высокие, из темного дуба, с тяжелыми медными ручками.

Эсэсовцы отворили одну из этих дверей:

— Входите.

В большой, застланной ковром приемной ждала женщина в черном мундире. Она оглядела Ингу Штраух и скрылась за коричневой дверью тамбура. Через минуту появилась вновь.

— Фрейлейн Штраух, пожалуйста. Подождала, пока Инга войдет в тамбур, осторожно притворила за ней дверь.

За порогом тамбура в глаза ударил свет роскошной люстры, играющий в полированных поверхностях столов и книжных шкафов, в плитках паркета, в позолоте багетов.

Она узнала человека, ожидавшего возле огромного письменного стола.

Это был тот, кого председатель суда называл Шеленбергом.

— Добрый вечер, фрейлейн Штраух! — Улыбаясь, сказал играя ножиком для разрезания бумаги. — Пройдите сюда - садитесь.

Она прошла к столу, опустилась в мягкое кресло. На Шелленберге были лаковые, отражающие свет сапоги.

— Всем осужденным разрешается обратиться с просьбой о помиловании на имя фюрера! — услышала она красивый голос Шелленберга. — Надеюсь, вы воспользуетесь своим правом...

Пожалуйста.

Он положил перед ней отпечатанный бланк-просьбу о помиловании. Она посмотрела на бланк. Палаческая аккуратность! Даже это они заготовили впрок!

— Вы не хотите? — спросил Шелленберг.

Она взяла протянутую ручку: ведь она всего-навсего маленькая, во всем признавшаяся, сожалеющая о своих ошибках секретарша графа фон Топпенау...

Шелленберг взял подписанный бланк.

— Я могу идти? — спросила она, глядя на лаковые сапоги.

Шелленберг отошел от стола.

— Выслушайте меня, фрейлейн Штраух, — сказал он. — Я сейчас же лично доложу фюреру о вашей просьбе... Я приложу усилия для сохранения вам жизни... Но мы одни. И никаких записывающих устройств здесь нет. Вы должны мне поверить и поверите, потому что я признаюсь в том, в чем не признался бы никому... Я не верю в ваше раскаяние, фрейлейн Штраух!.. Вы слышите?- Вы блестяще сыграли свою роль! Вам поверили. Или делают вид, что верят, ибо ваша игра устраивает всех... Не верю вам только я. Слышите?

Она подняла голову и пристально посмотрела в блестящие на красивом, породистом лице глаза. Самодовольные глаза.

Шелленберг быстро подошел к ней.

— Мы могли бы договориться, фрейлейн Штраух! — вкрадчиво сказал Шелленберг. — Отлично договориться!..

Ведь вам только тридцать один год! Впереди целая жизнь, а жизнь такой красивой женщины будет, вне cомнения, наполнена радостью и наслаждениями... Я добьюсь помилования. Слышите? Фюрер не сможет отказать мне! Но при одном условии: вы назовете все имена. Те имена, которые вы знаете и которых до сих пор не назвали... Только мне, фрейлейн Штраух! Она молчала.