Завет вечности. В поисках библейских манускриптов

Святого Иоанна, видный математик, который помимо этого стал одним из выдающихся исследователей, не евреев по происхождению, изучавших раввинскую литературу. Отпрыск семейства состоятельных лондонских купцов, он обеспечил средства для экспедиции Шехтера. Вся миссия планировалась втайне, хотя Шехтер и не смог сохранить полное молчание, судя по переписке, которую он, прежде чем добраться до Каира, вел с одним своим американским приятелем (пророчившим ему, кстати, выдающиеся успехи).

С такими вот полномочиями, а также с солидным багажом предприимчивости и приветливого обхождения Шехтер отправился в декабре 1896 г. в путешествие в Египет. Орошаемая Нилом страна не могла предложить ему ничего из тех прелестей, которыми он, несколькими годами ранее, так восхищался в Италии. «Теперь, когда к истокам Нила ездят на велосипедах,— писал он в нарочито прозаической манере, — мало что интересного можно сообщить о Каире и Александрии». В особенности он был разочарован Александрией. Своему американскому другу он доверительно писал: «Провел день в Александрии. О Филоне-иудее (знаменитый иудейско-эллинистический философ) здесь и памяти не осталось. Нынешний еврей больше интересуется хлопком и прочей чепухой, чем логосом и вечной любовью». Нанеся визит главному раввину и рассказав о цели своего путешествия, Шехтер не услышал от него ничего ободряющего. Рабби заверил его, что в Каире он мало что найдет, «разве что несколько потрепанных листков».

Сомнения его усилились, когда он добрался до Каира, о котором писал: «Все в нем, рассчитанном на удовлетворение потребностей европейского туриста, стало уныло современным, и сердце у меня упало, когда я подумал: вот это место, откуда я предполагал вернуться нагруженным

320

добычей, возраст которой внушает уважение даже в наших древних цитаделях наук». Но посещение самого его преподобия великого раввина Каира Рафаила бен Шимона, которому он вручил свои рекомендательные письма, вскоре подняло его дух. Ему была обещана полная поддержка.

Поскольку имущество синагоги находилось на попечении раввина и синагогального начальства, Шехтеру пришлось также заручиться поддержкой светского главы еврейской общины в Каире. Последнее слово было, однако, за раввином, но Шехтер склонил его на свою сторону через его брата, который был при раввине основным советником. Несколько дней спустя Шехтер шутливо писал своей жене: «Раввин очень добр ко мне и лобызает меня в уста, что не слишком приятно». В том же самом письме он также мог сообщить, что уже работает в генизе и только что вынес оттуда два больших мешка с фрагментами рукописей. Шехтер, человек далеко не заурядный, со всеми умел найти общий язык. Неожиданно Каир показался ему чудным городом. Он обнаружил наконец, что в Каире можно насладиться итальянской оперой, мастерством французских танцовщиков, искусством британской администрации и магометанских гурий. «Эти последние крайне безобразны, и я не удивляюсь, что они столь тщательно скрывают свои лица».

Гениза была расположена в дальнем конце галереи для женщин, на западной стороне синагоги. Входом в тайник служило отверстие, проделанное в стене, к которому надо было взбираться по грубо сколоченной лестнице. Г-же Льюис и г-же Гибсон, которые присоединились к Шехтеру в Каире, было позволено заглянуть в каморку, из которой вышло «такое множество растрепанных клочков с письменами, заставивших радостно биться сердца европейских исследователей». Их чувства

321

были оскорблены, когда им пришлось наблюдать, как служка прыгнул в небольшое отверстие, и, стоя внизу, они услышали, «как под его ногами хрустит древний веллум». По мнению А. Льюис, в Синайском монастыре с рукописями обращались в общем-то более почтительно, по крайней мере складывали их в коробки или корзины, но не расшвыривали где попало и не закапывали под остатками древних стен и под песком, занесенным из пустыни.

В синагогу Шехтера отвел сам верховный раввин. Поначалу огромное количество материала и тот беспорядок, в котором он пребывал, привели его в трепет. Хотя он и имел право затребовать себе все необходимое, Шехтер счел, однако, нужным проявить благоразумие и ограничиться одними лишь рукописями, презрев более поздние печатные тексты, которые за последние четыреста лет во множестве скопились в генизе. Он счел поздний материал заслуживающим меньшего интереса по сравнению со значительно более древними документами, написанными от руки. В этом он был, может быть, и не прав. Позднее исследователи печатных произведений, такие, как Э.Н. Адлер и Дж.Л. Тичер, обнаружили ценные тома инкунабул (редких образцов первопечатных книг), которые немало поведали нам о книгопечатании на Ближнем Востоке в XV столетии. Но при сложившихся тогда обстоятельствах у Шехтера не было альтернативы. Ввиду обилия материала необходимо было провести отбор. В статье, опубликованной в «Таймс» по возвращении, 8 августа 1897 г., Шехтер приводит живое описание картины, представшей его взору: