Зависимость. Трилогия (СИ)

до наступления ночи. Но все его надежды развеялись прахом.      У него почти не осталось денег, их едва хватало на то, чтобы купить буханку хлеба и каких-то консервов, и он был недостаточно оптимистично настроен, чтобы верить, будто это поможет ему продержаться еще хотя бы несколько дней. Так или иначе, мысли о еде уже давно отходили на задний план.      В городе все было мирно и спокойно. Казалось, все идет своим чередом, так, как и должно быть. Девушка на кассе улыбнулась ему, пробивая незатейливые покупки, и, должно быть, даже не заметила, как он засунул в карман шоколадный батончик со стеллажа около кассы. Да, было глупо так рисковать и попасться на такой мелкой краже, но Ноэль успокаивал себя тем, что не ел сладкого уже больше нескольких месяцев. К тому же он всегда был осторожен.      Странно, но он производил на людей абсолютно противоположное впечатление: одни видели в нем бандита или какого-то уголовника и смотрели с нескрываемым презрением, другие были готовы поверить каждому его слову.      В глубине души Ноэль и сам точно не знал, кто он: борец или псих, герой или неудачник. Должно быть, в свое время он успел побывать всем из этого.      Солнечный свет, пусть рассеянный из-за грозовых туч, закрывших небо, успокаивал его. Поток людей давал мнимое ощущение безопасности, что же до терзающего его чувства одиночества, то в толпе оно одновременно становилось менее реальным и более ощутимым.      Он шел, набросив на голову капюшон и засунув руки в карманы, темная безразмерная куртка скрывала его мощную мускулатуру, благодаря которой он всегда становился объектом человеческого любопытства, а иногда даже агрессии.      Ноэль до дрожи боялся двух вещей: темноты и часов. Первого потому, что это означало наступление нового припадка, второе же - нарушение его душевного спокойствия, которое в последнее время и так было все сложнее удержать. Прошло больше трех лет с тех пор, как он в последний раз посещал психотерапевта. От его услуг Ноэль отказался, когда окончательно потерял надежду на избавление от своего страха.      В итоге они остались один на один. Перевес в счете явно был не на стороне парня.      Даже не глядя на часы, он видел, как ускользает день, словно у него в голове помещались крошечные песочные часы, откуда с каждой секундой высыпалось все больше и больше песчинок. Сначала облака заполонили свод, затем небо постепенно стало менять цвет, от грязно-голубого до светло-желтого, а потом до кроваво-красного, испещренного фиолетовыми и оранжевыми стрелами. Когда он открыл дверь своей квартиры, до заката оставалось чуть больше получаса.      Первым делом он закрыл дверь на все пять замков, затем окна - собственноручно приделанными ставнями. Перекрыл газ и воду. Вырубил электричество. Ноэль знал каждый сантиметр своей квартиры и вполне мог передвигаться по ней на ощупь, но все же скорее по привычке включил большой напольный фонарь и зажег в кухне несколько свечей. В такой практически романтической обстановке прошел его скудный ужин. Раньше, еще несколько лет назад, он бы стал жаловаться и причитать, но не теперь. Да и на что тут жаловаться? Главная цель еды – поддерживать существование, а не приносить удовольствие. Его ужин только на это и годится, и было бы глупо требовать от него большего. Ноэль больше ничего ни от кого не требовал, кроме себя.      Окна были плотно закрыты ставнями и тяжелыми плотными шторами, и в комнаты не проникали остатки солнечного света, но Ноэль с точностью до секунды знал, когда наступил мрак.      На потолке, прямо над окном, появилось темное пятно размером с большую тарелку. Постепенно пятно разрасталось, пожирая штукатурку и побелку. Куски краски летали по воздуху, медленно оседая на пол. Затем омертвление коснулось штор и обоев. Казалось, долгие десятилетия проходят у него на глазах за считанные секунды, если не за доли секунд. Участь разрушения переходила и на мебель: стоящие полки покрывались слоем пыли, пластами отходил лак от стола, диван в коридоре просел, лишившись ножек и с выпавшим днищем, экран старого телевизора дал трещину, а затем раскололся на множество крошечных осколков, усыпавших пол.      Ноэль осел на пол, инстинктивно прикрыв голову руками и стараясь уберечься не только от осыпающейся штукатурки. Он хотел бы отвернуться или закрыть глаза или сделать что-нибудь еще и не смотреть. Но не мог.      Первой, как всегда, была тревожная сирена, звучащая неизвестно откуда. У нее не было определенного источника, но звук распространялся так быстро, что уже через несколько мгновений заполнил все помещение. Затем появился звук капающей воды.      В месте, где впервые появилось пятно, теперь с потолка стекала густая темная жидкость. Она с глухим звуком падала на пол, и деревянные доски под ней начинали дымиться и почти тут же плавились.      Ноэля захлестнула такая волна ужаса, что он практически потерял контроль над своим разумом.      Нужно было оставаться под защитой фонаря и свечей, теперь радом с ними было наиболее безопасное место для него, вместо этого Ноэль бросился к двери, не взяв даже фонаря, и поспешно трясущимися руками стал открывать замки. Непослушные огрубевшие пальцы не слушались. Он обломал несколько ногтей до мяса, пытаясь справиться с последней защелкой.      Оно наступало сзади, подбираясь все ближе и ближе. Между ними оставалось расстояние не больше вытянутой руки. И, наконец, дверь распахнулась.      Ноэль оказался в заброшенном коридоре, с выщербленным паркетом, отвалившимися обоями, голыми раскачивающимися от ветра крюками, на которых когда-то висели люстры. Из разбитого окна дул сильный ветер. Все двери были закрыты, и ни одна не открылась после того, как он стал молотить кулаками с криками о помощи.      Он наступил на какой-то провод, торчащий из пола, оступился и едва не упал, успев в последний момент вытянуть руку и ухватиться за стену. И только тогда заметил длинные ряды черно-бурых букв, которыми были испещрены все стены. Буквы складывались в слова, а те в свою очередь в предложения. Было так много слов, от пола и до самого потолка. В некоторых местах краска все еще стекала по стенам вниз, словно надписи были сделаны несколько минут назад, другие были очень старые, едва различимые вдавления в гладкой стене или царапины на штукатурке.