Зависть кукушки

Мать к тому времени была уже очень больна и на все смотрела как-будто издалека, не из этой жизни. Видимо, этим все и объяснялось. Через полгода она умерла, и Петр предложил Маше переехать в мамину квартиру. Он ожидал сопротивления, но Маша сразу согласилась. Кто сопротивлялся – так это теща, дело чуть не дошло до материнских проклятий. Но они все-таки переехали.

Надо же, два года прошло, а теща все еще помнит, как он осквернял ее жилище своим присутствием.

– Наверное, бывают приходящие няни, – сказал он, уже понимая, что никакие доводы не подействуют. – А платить ей я буду.

– Вот и прекрасно, – уже спокойнее сказала Нина Владимировна, – нанимайте, платите, при чем здесь мы?

– Абсолютно ни при чем! – уже зло сказал Петр. – Это не ваш внук, его не Маша родила!

– А вот этого не надо, – жестко сказала Нина Владимировна. – Не надо спекулировать на моей любви к дочери. Я прекрасно помню, кто родил, кого родил и от кого! И вы имеете наглость мне об этом напоминать! Вы… Это вы виноваты в Машиной смерти!

Петр опешил. Он-то при чем? Но теща, не давая сказать ни слова, продолжала:

– Вы знали, что у Маши слабое здоровье, что ей ни в коем случае нельзя было рожать, но вам нужен был второй ребенок, чтобы окончательно привязать ее к себе, и вы заставили ее родить! У вас нет ни нормального жилья, ни нормальной работы, денег нет! На что вы рассчитывали, заставляя ее забеременеть, на нас? Конечно, на нас! Вы знали, что мы ее не оставим! Бедная моя девочка, как я уговаривала ее сделать аборт! Не послушалась, маленькая дурочка, и вот чем все кончилось! А какая была девочка! Красавица, умница, какие поклонники у нее были! И вот с кем связалась! И потеряла жизнь, потеряла жизнь!

Она не выдержала и заплакала злыми слезами, отвернувшись от Петра и нашаривая в кармане платок. Петр молчал. У него как будто язык присох к небу. Что она несет!..

Нина Владимировна повернулась и уже спокойнее сказала:

– Ну вот что, решим так: несмотря ни на что, мы согласны вам помочь, мы заберем к себе Володю. Он наш любимый внук, он будет жить здесь, в нормальном доме, а не в панельной халупе, будет ходить в нормальный садик с развивающими программами, потом пойдет в нормальную школу, где учатся нормальные дети, а не хулиганье и алкогольные дебилы с окраины. Школа, между прочим, с углубленным изучением английского. А вам со вторым ребенком будет легче, наймете няню…

Петр отмер.

– Вовка будет жить со мной, – упрямо сказал он.

– Нет, не будет! – отрезала теща. – Вы через полгода женитесь или просто какую-нибудь… приведете! Володя не будет жить с мачехой! Если не согласитесь по-хорошему, я обращусь в суд! Как вы думаете, с кем суд оставит ребенка, со слесарем-наладчиком без гроша в кармане или с нормальными людьми, у которых нормальная зарплата и нормальная жилплощадь?.. Уж будьте уверены, у меня достаточно связей, чтобы правильно решить этот вопрос.

– Вов-ка бу-дет жить со мной! – громко и отчетливо, как для глухой, повторил Петр. И в упор глядя на тещу, добавил: со всем остальным я тоже справлюсь сам. Простите, что зря вас побеспокоил.

Он выскочил из комнаты Нины Владимировны и пошел в прихожую, но тут же вспомнил про Вовку и свернул в гостиную, откуда слышались детские голоса.

Гостиная была освещена только торшером, под которым в кресле сидела Мария Дмитриевна, Машина бабушка. В углу гостиной, у длинной тумбочки, на которой стоял телевизор, суетились дети – Вовка, внук тещиной подруги Серафимы Сева и маленькая Лерочка, дочка Машиной сестры Инны. Они возбужденно галдели, заглядывая под тумбочку. В руках у Вовки была швабра, Лерочка размахивала игрушечной лопаткой, у Севы на шее висел игрушечный автомат.

Мария Дмитриевна, не обращая внимания на детский галдеж, сидела неподвижно и смотрела в одну точку. На коленях у нее лежала забытая книга.

В юности Мария Дмитриевна была очень красива. Петр видел ее портрет в кабинете ее мужа, академика Лаврова: изящная девичья головка в темных кудрях, нездешняя тонкость черт, большие глаза, полуулыбка на красивых губах. Маша была очень похожа на свою юную бабку.

Петр еще помнил ее красивой бодрой женщиной, полновластной хозяйкой лавровского дома с громким, уверенным голосом и быстрой, легкой походкой. Но после смерти мужа она сильно постарела и сникла, стала подолгу болеть и передала все властные полномочия дочери Нине. Смерть любимой внучки еще больше подкосила ее, она почти перестала выходить из дома.

Когда Петр остановился в дверях гостиной, она заметила его и махнула ему рукой.

– Петя, подойди ко мне, дружок!

Он неохотно подошел и присел на край дивана. Ему не хотелось ни о чем говорить.

– Петя, вы разговаривали с Ниной, – полуутвердительно сказала она. – О мальчике, да?

Так, Ольга уже доложила, понял он. Конечно, тещин крик трудно не услышать.

– Что она вам сказала?

– Нина Владимировна объяснила мне, что я не прав, – ответил он, отводя глаза.