Зависть кукушки

– Папа, ну что тут непонятного? – Вовка повернулся и досадливо потряс растопыренной ладошкой. – Это же так прос-с-сто!

И слова, и жест, и интонации – все было дедово. Юрий Григорьевич так же тряс растопыренной пятерней, раздражаясь на непонятливость собеседника: «Что тут непонятного? Это же так прос-с-сто!»

– Еда на букву «и» – это иишница! – Вовка потащил стул к другому окну. Повернулся и добавил:

– С колбаской!

Кто бы сомневался! Любовь Вовки к колбасе была известна всем. Яичница с колбасой, жареная картошка – тоже, даже в суп Маша крошила ему колбасу. Беда была в том, что колбасы в магазинах не бывало, приходилось покупать на рынке, у кооператоров, за бешеные деньги. Ну еще и Лавровы подкидывали из своих «академических» спецзаказов.

После «иишницы» и чая Петр упаковал Вовку для дальней дороги по морозу. Двое штанов, два свитера, толстые носки, валенки, шуба. На вязаную шапочку натянул ушанку, обмотал поверх воротника шарфом и выставил Вовку на лестничную площадку, чтобы не вспотел. Оделся сам, захлопнул дверь, взял Вовку за руку, и они пошли на трамвайную остановку.

Трамвай подошел быстро, и они влезли в первый вагон, поближе к кабине водителя, там было чуточку теплее. Сиденья почти не обогревались, и Петр усадил Вовку на колени. На обледеневших окнах было нацарапано традиционное «Держитесь, люди, скоро лето!». Петр протаял рукой дырочку во льду для Вовки, и они поехали.

Он рассчитывал по дороге еще раз обдумать предстоящий разговор с тещей, но не тут-то было!

Вовка ни минуты не сидел спокойно, то вставал на коленки и пялился в окно, то отворачивался от окна и разглядывал пассажиров, ерзал, больно толкал Петра ногами, непрерывно болтал и задавал вопросы:

– Пап, а голуби вырастают из воробьев?

– А черепахи боятся щекотки?

– А знаешь, как далеко лететь до инопланетянов?

Вдруг он затеребил Петра и таинственно зашептал ему на ухо:

– Пап, а вон тот дяденька – безбилет! – Вовка ткнул варежкой в направлении румяного пацана лет пятнадцати с коньками и самодельной хоккейной клюшкой под мышкой. – Я видел, он билетик не отрывал! Его теперь в милицию посодют, да? Оля говорит, что всех безбилетов содют в милицию!

– Ну, может, у него проездной, – неуверенно предположил Петр.

Вовка не поверил. Затихнув, приоткрыв рот, он не сводил глаз с «дяденьки», видимо, ожидая, что вот-вот явится милиция, чтобы покарать «безбилета», и когда тот выпрыгнул из трамвая на очередной остановке, разочарованно вздохнул и снова полез к окну.

Вдруг он снова повернулся к Петру и сказал каким-то совершенно другим тоном:

– Папа, а тетя Клава говорит, что мама умерла.

Петр, успевший за время Вовкиного затишья углубиться в свои мысли, вздрогнул и хрипло переспросил:

– Какая еще тетя Клава?

– Ну тетя Клава, Лялькина мама! Она говорит, что мама родила грыза и умерла. Папа, кто такое грыз?

Петр лихорадочно соображал. Так, Лялька – это Вовкина подружка, живет в лавровском доме. А ее мама… А, ну да, это же Сиделка! Женщина с Мокрыми Глазами!

У этой женщины в глазах всегда стояла мутная влага. Казалось, что она вот-вот прольется, но она никогда не проливалась, так и стояла в глазах. От этого взгляд был неприятным, мажущим, оставляющим ощущение мокрого следа. Если бы не эти неприятные глаза, «Лялькина мама» казалась бы вполне привлекательной, особенно на мужской вкус: фигуристая, пышная брюнетка с яркими губами.

Женщиной с Мокрыми Глазами ее называл Петр. Все остальные жильцы «академического» дома звали ее Сиделкой. В «академическом» доме она была своего рода знаменитостью. Тому предшествовала одна история.

Супруги Козловские, живущие в одном подъезде с Лавровыми, попали в автоаварию. Муж, профессор Козловский, отделался синяками и ссадинами, а вот его жена получила черепно-мозговую травму. Профессорша долго лежала в клинике, сначала были надежды на выздоровление, но потом произошел инсульт, и надежды растаяли.

Парализованную профессоршу перевезли домой. Сначала Козловский пробовал ухаживать за женой сам, с помощью домработницы, но скоро сдался, ноша оказалась не по силам. Врачи и друзья посоветовали нанять профессиональную сиделку. Вот тогда в доме и появилась Женщина с Мокрыми Глазами. Ее услуги требовались круглосуточно, и она поселилась в большой квартире Козловских вместе с маленькой дочкой, чернявенькой и хорошенькой, как куколка.

В «академическом» доме всегда было много прислуги – домработницы, няньки, водители. Поэтому личная и семейная жизнь его обитателей никогда не была тайной. Вскоре среди прислуги, а потом и среди хозяев распространился слух: Козловский спит с сиделкой своей жены! Это, конечно, было довольно неприлично, но за пределы допустимого не выходило. Дело житейское. Козловский был, конечно, не молод, но и далеко не стар. Все отнеслись с пониманием…

Через полгода профессорша умерла. Но Сиделка не ушла. Она продолжала жить в квартире Козловского, а ее дочка продолжала играть во дворе с «академическими» детьми. Профессор уволил старую домработницу, и все поняли, что профессорское хозяйство взяла в свои цепкие руки Сиделка.