Завоеватель сердец

Матильда не двигалась до тех пор, пока «Мора» не стала точкой на горизонте. Роберт, стоя на коленях на скамье, которую он подтащил к окну, продолжал болтать без умолку и показывать пальцем, но герцогиня не обращала на него ни малейшего внимания. Она думала о том, как вышить эту сцену на гобелене, чтобы получился настоящий шедевр, достойный ее искусства. Матильда решила, что сама изготовит его, вместе со своими фрейлинами, разумеется, пока они будут прозябать в одиночестве и ожидании в притихшем Руане. Она начала составлять план. Перед ее мысленным взором поплыли яркие образы: вот Гарольд приносит клятву на святых реликвиях в Байе; смерть Исповедника; похороны короля – вот это полотно будет потрясающим, с аббатством с одной стороны, и гробом, который несут восемь человек, – с другой. Мысль ее напряженно заработала, глаза заблестели. Она изобразит и коронацию Гарольда; сейчас герцогиня видела гобелен целиком, как наяву; вот он сидит на троне в центре полотна, а рядом стоит лишенный сана Стиганд и воздевает руки, готовясь благословить его. Для мантии Стиганда понадобятся яркие нитки; она вышьет ее сама, как и лицо Гарольда, а ее фрейлины могут взять себе задний план и трон. Дальше будут видны приготовления Вильгельма ко вторжению; это полотно окажется непростым в работе, с оружием, кольчугами и припасами, которые грузят на корабли; а затем она вышьет сегодняшнее отплытие, выбрав яркие нитки, чтобы показать блеск щитов, голубизну моря и малиновые паруса «Моры». Времени, безусловно, уйдет много, но конечный результат будет стоить затраченных усилий. А если Бог смилостивится над ними, то предстоит вышить еще много полотен: сражение, коронацию – только бы Он смилостивился.

Герцогиня оторвала взгляд от горизонта; взяв Роберта за руку, спокойно сказала:

– Идем, сын мой. Мы сегодня же возвращаемся в Руан; меня там ждет работа.

Стоя на корме «Моры», Рауль смотрел, как тает вдали берег Нормандии. К нему подошел Фитц-Осберн.

– Что ж, наконец-то мы отплыли, – удовлетворенно заметил сенешаль. – Я получил донесение о том, что шкипер боится неблагоприятной погоды, но мне она представляется прекрасной. – Облокотившись о позолоченный поручень, Фитц-Осберн уставился вдаль, на тонкую линию побережья. – Прощай, Нормандия! – шутливо вскричал он.

Рауль содрогнулся.

– Эй, ты замерз, друг мой? – осведомился Фитц-Осберн.

– Нет, – коротко ответил Рауль и отвернулся.

Они плыли на север; к полуночи ветер, постоянно усиливавшийся, перешел в настоящий ураган. Высокие валы перекатывались через палубу, шпангоуты стонали от нагрузки, а полуобнаженные моряки, обливаясь потом и стряхивая с себя соленую воды, начали спускать и брать рифы у парусов. Стараясь перекричать рев ветра, они работали не покладая рук и бесцеремонно отталкивали в сторону высокородных господ, если те путались у них под ногами.

Фитц-Осберн поник, погрузившись в непривычное молчание, и вскоре забился в какой-то темный угол, чтобы уединиться со своей морской болезнью. Д’Альбини поначалу презрительно фыркал в его адрес, но огромный вал, куда выше всех предыдущих, быстро отправил его вслед за сенешалем. Ив, паж герцога, свернулся жалким клубочком на своем тюфяке в каюте и закрыл глаза, чтобы не видеть разбушевавшейся стихии. Услышав, как засмеялся его господин, он содрогнулся, но глаз не открыл, даже в ответ на просьбу герцога.

Сам же Вильгельм поднялся со своего ложа из шкур и, закутавшись в накидку из грубой ворсистой шерстяной ткани, вышел на палубу. Рауль и Жильбер стояли подле входа в каюту, держась за стенки, чтобы не упасть. Рауль схватил герцога за руку.

– Осторожнее, сеньор. Минуту тому Жильбера едва не выбросило за борт, прямо в море.

Герцог всмотрелся в темноту. Огни прыгали на волнах; он сказал:

– Нынче ночью мы потеряем несколько малых кораблей.

Ударившая в борт волна окатила их дождем брызг.

– Монсеньор, оставайтесь в каюте! – взмолился Рауль.

Герцог смахнул влагу с волос и лица.

– Я останусь там, где стою, Хранитель, если только меня не смоет за борт, – заявил он, цепляясь за поручень.

Перед самым рассветом ветер унялся и в сером зареве показалось море цвета свинца, на котором мертвая зыбь угрюмо качала «Мору». Утомленные штормом корабли медленно вошли в гавань Сен-Валери в Понтье, встав там на якорь.

Уже наступила ночь, когда герцог наконец подвел точный итог потерям. Несколько малых кораблей действительно затонули, равно как и несколько лошадей и кое-какие припасы смыло за борт, но в целом ущерб оказался не слишком значительным. Герцог, распорядившись не распространять панические настроения, созвал капитанов кораблей вместе с плотниками на совещание, чтобы выяснить у них, какой ремонт необходимо провести, прежде чем флот снова сможет выйти в море.