Завораш (СИ)

В следующее мгновение чьи-то руки оттолкнули Энсадума от двери, и в комнату вбежала мать. Обхватив голову брата руками, она заставила его откинуться в кресле и держала, пока судороги не стали утихать. Попутно она отдавала распоряжения слугам: принести воду и чистые полотенца, разжечь в камине огонь. Энсадума оттеснили вглубь коридора, откуда он все ещё мог обозревать краешек комнаты. Последнее, что он видел, это мать, баюкающая брата на коленях…

Завия умер несколько дней спустя. Энсадум спрятался вверху лестницы и наблюдал, как комнату брата поочерёдно покидают слуги, доктор, ночная сиделка. Последней вышла мать. Минуту она неподвижно стояла у двери, будто не зная, куда идти дальше, а затем поднесла руку ко рту. До слуха Энсадума донёсся едва слышный всхлип.

В тот же вечер на их пороге появился практик. Сидя двумя пролётами выше, Энсадум наблюдал, как тот поднимается по ступеням. Снаружи шёл дождь, и насквозь промокший плащ практика волочился по полу, оставляя на досках хорошо заметный влажный след… Словно полз слизняк. В руках у практика был потёртый саквояж.

Неудивительно, что в жизни практик не был похож на тот образ, что так упорно рисовало мальчишеское воображение. Когда Энсадум думал об этом, ему почему-то представлялся долговязый старик в потрёпанном котелке и с лицом таким морщинистым, что оно напоминало гнилое яблоко. Его глаза наверняка скрыты линзами темных очков. На руках перчатки: они могли скрывать обезображенную язвами кожу, или ожоги, или нанесённые самому себе порезы…

В воображении мальчика практик всегда был вооружён иголкой и ниткой. Игла была изогнутой как рыболовный крючок. Энсадум почти видел, как прищурившись из-за линз своих темных очков, практик продевает в иголочное ушко нитку. Как будто, подобно персонажу одной сказки, желал попытаться пришить к телу мертвеца его давно отлетевшую душу.

Нет, невозможно…

***

В тот вечер мать так и не покинула своей комнаты. Старый слуга был единственным, кто входил в покои брата, и то лишь за тем, чтобы забрать кое-какие вещи.

В доме воцарилась странная тишина, в которой отчётливо слышались доносящиеся из комнаты брата звуки: шорох одежды, звук зажигаемой спички, щелчки застёжек, и главное – тонкий и мелодичный, почти музыкальный, перезвон стали. Заработал насос. Энсадум прислушивался к его тихому гулу, пока тот не сменился другим, характерным звуком, будто кто-то тянет остатки жидкости через соломинку.

Энсадум зажал уши руками, но этого оказалось недостаточно, и тогда он зажмурился…

НЕСКОЛЬКО СЛОВ НАПОСЛЕДОК

Дверь открыл слуга.

Шагнув за порог, Энсадум оказался в просторном холле, где свободно могла поместиться канцелярия Курсора вместе с клерками. Справа и слева вверх уходили две полутёмные лестницы, ступени на самом верху тонули во мраке.

Слуга проводил Энсадума на второй этаж. Все то время, пока они поднимались, слуга шёл впереди, высоко поднимая подсвечник с единственной свечой и останавливаясь лишь для того, чтобы запалить очередной светильник. Вскоре на этаже горели все лампы, но светлее от этого не стало – даже они не могли рассеять царящего вокруг пыльного полумрака.

Внутри было почти так же холодно, как и снаружи, и Энсадум невольно подумал, что содержать такой дом неимоверно дорого: понадобились бы сотни свечей, чтобы осветить каждый угол, а также топливо для печей и каминов.

В доме пахло сыростью, старыми вещами, чем-то незнакомым. Запах был терпким, горьким и напоминал аромат полыни. Во время встреч с кураторами Энсадуму приходилось вдыхать разные запахи: приятные и не очень. Кураторы постоянно экспериментировали: сжигали травы, растворяли в кислоте волосы, кости, ногти, замораживали кожу и плоть, воспламеняли жир – животных и человеческий, испаряли кровь, мочу и слюну, иногда по отдельности, иногда смешивая, чтобы понаблюдать, как внутри прозрачных трубок струится новая субстанция. Энсадум постарался, чтобы этот новый запах остался у него в памяти. Некоторые люди коллекционируют запахи и впечатления, как это делают те, кто собирает произведения искусства. У одних они связаны с воспоминаниями о давно ушедших днях, другие, наоборот, ищут свежих впечатлений. Трудно сказать, к какой категории принадлежал Энсадум. Наверное, к той, что считает, будто знакомые запахи делают мир более обустроенным, упорядоченным и предсказуемым. Одним словом – безопасным.

Проходя по коридорам дома, Энсадум обращал внимание на двери. Большинство были закрыты и наверняка заперты, но те, которые оказались приоткрытыми, предваряли пустые комнаты, где не угадывалось никаких очертаний. Ни мебели, ничего. Они представлялись отверстыми пещерами, тёмными норами, в которых до поры таится нечто страшное.

Тикали часы, под ногами постанывал пол.

Все это были звуки безжизненного дома, белый шум подводного мира. С того момента, как Энсадум переступил порог, он чувствовал, будто погружается в океанские глубины – стены подступают со всех сторон, потолок нависает все ниже…

В конце концов слуга толкнул перед ним одну из дверей, и та распахнулась с жалобным стоном.