Завсегдатай

Командир в гневе сунул маузер в деревянную кобуру, но Эгамов все же решился успокоить:

— Не знаю, что бы мы делали с ней, если б, не дай бог…

— Знаешь, мне надоела твоя мелочная опека! — резко возразил Беков, словно ударил по лицу.

Ох, как больно всегда становилось Эгамову, когда командир повышал голос… Ведь он любил командира и хотел, чтобы тот говорил с ним нежнее, не так, как с остальными. Ведь адъютант — это его правая рука!..

Он боготворил Бекова, гордился, что живет вместе с ним, и даже подражал его манере говорить, жестикуляции и походке…

Впрочем, подражали Бекову почти все воины, но у маленького, грузного, совсем не воинственного, несмотря на шрам, Эгамова получалось это очень комично, и люди над ним смеялись…

— Вы не должны со мной так говорить, командир, — сказал Эгамов, мучась от обиды. — Даже в последний день… Ведь это последний день, командир? Ведь вы покидаете нас?..

Беков придержал лощадь и позволил Эгамову с ним поравняться.

— Прости, Кулихан. Ты настоящий солдат. Да, Кулихан… покидаю… Обком направляет меня на другую работу, в Бухару. Прости, Кулихан. Я выхлопочу в городе для тебя орден.

— Не это главное, командир…

— Нет, я хочу, чтобы тебя наградили.

— Если можно, вызовите меня к себе в Бухару, командир.

— Вызову, — поспешно согласился Беков.

— Я еще пригожусь. Я буду лечить вашу руку.

Беков не ответил, потом подумал вслух:

— В Бухаре лошади, конечно, не нужны. А вот если ты подучишься, я тебя сделаю своим шофером.

— Только не забудьте, прошу вас, командир…

Степь побежала вниз, и кони понесли к поселку за рекой, в Гаждиван.

Сто человек в страшный зной копали землю, заливали водой канавы, перегоняли верблюдов, навьюченных досками и кирпичами.

Беков выпрямился в седле, лошади спустились к речке, глотнули мутную воду и забарабанили копытами по деревянному мосту.

Возле первых юрт на другом берегу Беков выхватил маузер и выстрелил в воздух.

Хотя стрелял он, почти всегда возвещая о своем приезде, люди с расшатанными от голода и зноя нервами не могли привыкнуть, пугались, прятались за верблюдов, за глиняные стены.

Беков на полном скаку осадил коня.

Люди окружили его, закричали:

— Мир вам, командир! Мир вам!

— Мир и вам, — по-отцовски добро ответил Беков.

Город только закладывался. Построили четыре

глиняных домика-времянки и строили пятый всем отрядом.

Конечно, все знали, что Беков не очень одобрял тех, кто женился и наплодил детей, он считал, что пока еще рано обзаводиться личным счастьем, не организовав счастье другим; но людям, уставшим от войн, надо было жить, и они требовали построить в первую очередь дома семейным.

— Чей дом на очереди? — спросил Беков.

Оказалось, что Саидова, тихого и не очень смелого человека.

— Я был не всегда хорошим воином, командир. Но вы распорядились все же построить мне дом раньше, чем другим. Не знаю, чем отплатить вам. — И Саидов дал знак, чтобы жена принесла чай.

Жена Саидова, молоденькая уйгурка, которую привез он из дальних мест, протянула Бекову пиалу и стала робко благодарить его от имени детей.

Беков слушал, отпивая большими глотками чай. Воины, окружив командира и не сводя с него преданных глаз, ждали. Все знали, что Беков ездил в Бухару.

Дети Саидова ползали тут же на песке у ног Бекова, ощупывая его пыльные сапоги.

— Чем отблагодарить? — переспросил Беков. — Честным трудом. И расти детей, сделай их настоящими людьми. Вот самый достойный подарок отряду!

— Сделаю все, сделаю, командир!

— Что сказали в Бухаре, командир? — настороженно спросили сзади.

Беков секунду поколебался, но решил не говорить пока об отъезде.

— В Бухаре нами довольны. Обещали на днях прислать цемент и лес. Теперь надо работать с удвоенной энергией.

— Будем работать и ночью, командир. Зажжем много факелов.

— А кто будет факелоносцами? — решил пошутить Беков, вспомнив, что в отряде были и те, кто шел впереди колонны и для устрашения басмачей нес факелы.

— Те, кто были раньше.

Беков одобрительно кивнул и стал прощаться. И это снова насторожило людей.

Обычно он с утра до ночи был на стройке, давал указания, закладывал сам первый камень здания, и все это делал торжественно, под звуки отрядного оркестра. Он хотел, чтобы каждый штрих нового навсегда запомнился им, он хотел, чтобы труд был радостью, а не унынием.

Люди окружили Эгамова.

— Ты что-нибудь знаешь?

— Нет, — заупрямился адъютант.

Тогда они закричали:

— Кулихан скрывает!

Многие недолюбливали Эгамова, считая, что на его долю выпало самое легкое — быть адъютантом…

Эгамов передал лошадей Саидову, приказав, чтобы тот накормил их, и пошел за Вековым на завод.

Вдруг за спиной он услышал голос:

— Слышите, не будет с нами больше командира…

Это было сказано с такой тоскою, с таким отчаянием, что кольнуло сердце Эгамова.

Но он не оглянулся. Ему было ясно: командир сделает его своим шофером в Бухаре, а о лучшем и мечтать не надо…

— На кого он нас оставляет? — послышалось опять. — Без командира не будет города!

Эгамов резко остановился — за ним шли скучной толпой люди, самые храбрые впереди.

«Так, — решил Эгамов. — Надо, чтобы сейчас, сейчас же, хоть раз почувствовали, что Эгамов правая рука командира!..»