Завтра будет поздно

— Опять буяните! В карцер захотели? — закричал он из коридора.

— В карцер надо посадить того, кто здесь за порядками наблюдает, — ответил Тарутин. — В этом свинарнике мы не останемся. Переведите в другую камеру.

— Лучших у нас нет. Это самая большая, господа матросы.

— Не большую, а чистую требуем.

— Тюрьма переполнена, номеров свободных не имеем.

— Тогда дайте нам воду и швабры. Без вас обойдемся.

— Это вы получите завтра.

— Не завтра, а сегодня. Иначе всю тюрьму поднимем.

Угроза подействовала. Тюремщики посовещались между собой и через некоторое время прислали уголовников с тряпками, швабрами и ведрами.

— Мокрая приборка! — объявил Тарутин.

Матросы сбросили с себя фланельки, засучили рукава и принялись скрести нары, окачивать их водой, мыть стены и пол. Путиловцы помогали им.

В разгар работы из соседней камеры послышался дробный стук.

— Андрей, что там пишут? — заинтересовался Тарутин.

Проняков вслушался в стук и пожал плечами.

— Не понимаю.

— Запроси по-нашему.

Сигнальщик вытащил медную зажигалку, похожую на снарядик, и несколько раз отстучал вызов по-флотски.

Ему ответили.

— Эге, матрос нашелся! Фелушин с брандвахты. Спрашивает, что у нас случилось.

— Узнай, как он угодил сюда?

— С Васильевского не успел уйти.

— Значит, как и мы, застрял. Ну, поздравь его.

Перестук длился долго. Соседние камеры тоже были заполнены недавними демонстрантами, схваченными на улице.

Выборгская сторона была отрезана от центра города: все мосты разведены, по набережной патрулировали кавалеристы и пехотинцы. Тех, кто переправлялся через Неву на лодке, солдаты обыскивали и отводили к дежурному офицеру. Он либо отпускал нарушителя, либо отправлял в Главный штаб.

Выборжцы, побывавшие за Невой, видели, как взбесившиеся торговцы, юнкера и чиновники избивали мастеровых и тащили их «купать» в Фонтанке. Рабочему человеку опасно было показываться на Садовой улице, на Литейном и Невском проспектах: за всякое неосторожное слово, даже за косой взгляд его могли избить и бросить в застенок.

— Как же мы дальше будем существовать? — спросила у Наташи Катя.

— Видимо, полулегально, — ответила та. — Ты читала, что о Ленине в газетах пишут?

— Как им не совестно?

— Нашла у кого совесть искать!

— У меня все эти дни нехорошее предчувствие, — сказала Катя. — Точно должно случиться еще что-то худшее.

— Что же может быть хуже?

— Не знаю, но у меня душа болит.

Два вечера подряд Катя ходила к Неве, надеясь встретиться с Василием на обычном месте. Но на набережной были только патрули.

Днем она пыталась по завкомовскому телефону дозвониться до Путиловца, билась у аппарата больше часа, но ничего не вышло: «барышни» так соединяли рабочие районы, что в ответ слышались лишь невнятные голоса да гудение.

Не написать ли письмо? Но кто ей ответит? Бабушка у Васи неграмотная. И на Дему рассчитывать нечего: если что случится с одним, беда не минует и другого.

На третий день из прихожей донесся звонок. «Он!» — обрадовалась Катя и бегом бросилась открывать дверь.

Увидев в полутьме лестничной площадки долговязого военного, девушка встревожилась.

— Вам кого? — спросила она.

— Вас, Екатерина Дмитриевна, — ответил нежданный гость. — Разрешите войти?

Думая, что это кто-то приехал от отца, Катя пропустила военного в прихожую, закрыла дверь, зажгла свет и… от испуга чуть не вскрикнула. Перед ней с кривой ухмылкой стоял мокрогубый, бледнолицый шпик.

Заметив, как девушка изменилась в лице, Аверкин поспешил ее успокоить:

— Не волнуйтесь, я пришел как друг. Вы, наверное, думаете, что я следил за вами с дурной целью? Клянусь, только из-за вас самой… в дождь, в любую погоду, только бы увидеть…

Страх у девушки прошел, осталось лишь настороженное и неприязненное чувство к этому опасному человеку.

— Что вам от меня нужно?

— У меня серьезный разговор о вашем отце. Его Дмитрием Андреевичем зовут?

— Да, — неохотно ответила девушка.

— Здесь н-не очень удобно, — оглядевшись по сторонам, заметил сыщик. — Может, разрешите в комнату?

Катя молча открыла дверь в бывший кабинет пристава и жестом предложила войти. Аверкин как-то боком проскользнул в кабинет и, дождавшись, когда Катя прикроет за собой дверь, с наигранной веселостью сказал:

— Для начала разрешите представиться: помощник тайного советника Виталий Фролович Аверкин. Имею также некоторое отношение и к контрразведке. — При этом он щелкнул каблуками и, ожидая, что девушка, проникшись уважением к его деятельности, скажет хоть несколько учтивых слов и протянет руку для примирения, стоял чуть согнувшись.

Но Катя прошла мимо, молча указала на стул и села напротив. Она ждала: что же он знает об отце?

Аверкина не обескуражила презрительная холодность хозяйки, шпик привык к такому отношению. Облизав и без того влажные губы, он вдруг перестал ухмыляться, глаза его сузились, стали жесткими.

— У меня не одно дело к вам, а несколько, — присев на кончик стула, официально сообщил он. — Первое — относительно квартиры, в которой вы проживаете. К нам обратилась жена… в общем, клиентка Урсакова с просьбой освободить незаконно занятые комнаты и предъявить иск за расхищение и порчу имущества.