Завтра в тот же час

– Того самого, который твой лучший друг? Конечно, помню. – Элис с легкостью воскресила в памяти его образ, когда он стоял на пороге Помандера, и вспомнила, как иногда проходила мимо них с отцом на углу Девяносто шестой и Вест-Энд-авеню: они стояли и курили, а она с друзьями взбиралась вверх по улице из Риверсайд-парка.

– У него травка была такая же. Для меня обычно слишком забористая, но иногда, да-а… Иногда мы с ним так укуривались. Сидели потом у него дома на Семьдесят девятой и слушали Forever Changes[7] на виниле, через самые крутые колонки, которые вообще можно купить за деньги. – Леонард указал на нее пальцем. – У тебя она есть? На телефоне. Можешь включить?

Леонард так и не купил себе смартфон – не видел смысла. Но ему нравилось, что Элис могла в любой момент включить то, что ему хотелось послушать, словно это была какая-то магия. Она несколько раз ткнула в экран, и из крошечных динамиков зазвучала музыка. Гитара любит движение. Леонард поднял тонкую руку и мягко прищелкнул пальцами.

– Удивительно, как ты всегда была такой идеальной, Элис. Я постоянно занимался своими делами, а на тебя всегда можно было положиться. Ты была как бульдог. В смысле твердо стояла на ногах.

– Спасибо, – рассмеялась Элис.

– А что? Так говорить нельзя? Когда ты была маленькой, я хорошо справлялся. О‑о, мы могли играть, сочинять истории, нам было нужно только воображение, но когда у тебя начался переходный возраст, мне нужно было привлечь кого-то, кто знает, что делает. Отдать тебя в девчачью школу-пансионат или подселить тебя к Сэм и ее семье. Но ты была таким замечательным ребенком. Казалось, что у тебя и так все в порядке.

– Ты позволял мне курить в моей комнате. – У ее комнаты была общая стена с отцовой спальней и общая пожарная лестница.

– Но ты ведь не курила? Просто баловалась?

– Пап, я выкуривала по пачке в день. В четырнадцать. – Элис закатила глаза. Да они же вместе курили за кухонным столом с одной пепельницей.

Леонард засмеялся.

– Правда? Но ты никогда не вляпывалась в неприятности. И ты, и Сэм, и Томми, и все ваши друзья – вы были такими хорошими, такими веселыми детьми.

– Когда я училась в старшей школе, ты относился ко мне как ко взрослой. Поэтому я и думала, что я взрослая. Но не прямо взрослая-взрослая. Я скорее думала о себе, как о Кейт Мосс или Леонардо Ди Каприо. Представляла себя одной из тех звезд, что постоянно тусовались в ночных клубах. Думаю, в этом и состояла моя цель.

Леонард кивнул, его глаза уже начали потихоньку закрываться.

– В следующий раз мы установим больше правил. Для нас обоих.

Это правда, она всегда была в порядке. В таком порядке, что никому даже в голову не приходило узнать, что происходит у нее внутри. Были проблемные дети: Хизер, которую отправили в реабилитационный центр, потому что она кололась в вену между пальцами на ноге, как в «Дневниках баскетболиста»; или Жасмин, которая съедала в день только сто калорий и в итоге на четыре месяца угодила в реанимацию, где ее кормили через трубку. Элис была не такая. Элис была веселая, Элис была нормальная. Они с отцом были похожи на дуэт комиков, и она всегда смеялась громче его. Если бы были правила, комендантский час или родитель, который, найдя у нее травку, посадил бы ее под домашний арест, вместо того чтобы просто забрать находку, она бы, возможно, поступила в Йель. Она бы, возможно, набрала достаточно высокий балл, чтобы просто озвучить это намерение, не вызвав смех у представителей университета.

Она бы, возможно, носила белое осенью и длинные волосы или переехала бы во Францию и добилась чего-то, чего угодно. Она бы, возможно, общалась с медсестрами из своего дома в Монклере, наблюдая из окна, как ее муж плескается с детьми в бассейне, пользуясь последними погожими деньками. Когда Сэм в юности сильно напилась, она пришла на Помандер-уок, и Леонард разрешил ей отоспаться в кровати Элис. Может, родители должны быть параноиками? Элис всегда считала, что отец все знал и доверял ей, будучи уверенным, что она не вляпается в неприятности, но может быть, он просто никогда не обращал на нее внимания, как все остальные? Теперь ему было сложно оставаться внимательным, и он снова и снова задавал ей одни и те же вопросы. Леонард помнил Сэм и Томми, но не назвал бы имени никого из ее коллег. Элис понимала, что так это и работает. В юности он казался ей старым, а теперь, когда он уже действительно был старым, она осознала, каким молодым он был тогда. Перспектива – несправедливая штука. Когда Леонард заснул, Элис ушла.

Глава 14