Завтрашний день кошки

– Перед тем как возвыситься к Свету, душа Софи сообщила мне нечто очень и очень любопытное, – заявил Пифагор, – сказала, что, если у нее будет выбор, следующую жизнь она проживет в облике кошки. Что касается меня, то я после смерти хотел бы возродиться в теле человека.

– Зачем тебе этот откат назад?

– Я в восторге от их рук. Они позволяют людям создавать книги, произведения искусства и сложные, замысловатые машины. Да и потом, мне очень хочется узнать, что чувствует человек, когда смеется. Мы, кошки, всегда очень строгие и ко всему относимся неизменно серьезно. Поэтому порой мне хочется посмеяться, пусть даже над собой, чтобы жизнь вокруг хоть на несколько мгновений показалась веселее.

– Все сущее на земле всегда хочет быть не тем, чем на данный момент является.

– А ты, Бастет, в каком облике тебе хотелось бы прожить следующую жизнь, если бы у тебя был выбор?

– Как это в каком? Кошки конечно же. Когда ты являешься венцом эволюции, нет никакого смысла возвращаться назад. Во что превратилась бы жизнь, если бы меня без конца осаждали зрительные образы и всевозможные звуки, если бы я не могла пользоваться своими мозгами и толком не воспринимала окружающий мир? Я бы считала себя… калекой!

– Ты же почти не знаешь мира людей. Он намного увлекательнее, чем ты думаешь.

– Они живут, только чтобы ходить, балансируя, на задних лапах, таскаться на работу и спать по ночам. Мне все это неинтересно.

Пифагор повел кончиками ушей:

– Теперь, когда нам больше никто не может помешать, мы с тобой спустимся в подвал, и я открою тебе свой секрет.

Пифагор потрусил впереди меня к белой лестнице. Мы оказались у двери, которую он тут же ловко открыл, прыгнув на ручку. Светильник на потолке не работал, поэтому мы двинулись в полумраке, который рассеивали лишь пробивавшиеся сквозь подвальное окно серые лучи.

Мои зрачки расширились до предела, и теперь я жадно вбирала в себя каждую деталь помещения. Вместо запыленной мебели, бутылок с вином и старых газет, хранившихся у меня в подвале, здесь все пространство занимали какие-то железные машины, электрические провода, трубки и колбы. Комната была выкрашена в девственно-чистый белый цвет и очень напоминала кабинет ветеринара, куда Натали как-то водила меня выводить глистов.

Пифагор запрыгнул на стол из нержавеющий стали.

– Я родился в лаборатории, как и другие подопытные животные, – начал он. – Это такие существа, которых люди разводят специально для проведения научных опытов. С родителями меня разлучили еще в младенческом возрасте. А когда я подрос, то был еще дремучее тебя и даже не подозревал, что за пределами белых, залитых неоновым светом залов, где меня держали, существует и другой мир.

Сиамец сделал глубокий вдох – вероятно, чтобы набраться смелости справиться с нахлынувшими на него воспоминаниями.

– Я жил в очень узкой клетке, жажду утолял из прозрачной поилки и питался какими-то гранулами, которыми меня кормили по часам. Ни ласк, ни контактов с людьми или другими кошками. Ни привязанности, ни чувств, ни эмоций. Для живших там людей я был чем-то вроде неодушевленного предмета. У меня даже не было имени, один лишь номер: «ПК-683», что означало «подопытный кот номер 683». Я даже думаю, что люди не отличали меня от других, потому что все кошки в лаборатории были сиамскими и походили друг на друга как две капли воды. Я слышал, как они мяукали где-то вдали, но не мог ни увидеть их, ни тем более прикоснуться. Мне не оставалось ничего другого, кроме как целыми днями торчать в своей крохотной клетке и ждать.

Я попыталась представить свои ощущения в аналогичной ситуации, и по моему тела прокатилась волна безудержной дрожи.

– Не могу сказать, что я от этого очень уж страдал, ведь сравнивать мне было не с чем. Мучения рождаются из ощущения, что ты мог бы жить лучше, но некое препятствие тебе этого не позволяет. Если же подобного ощущения нет, можно привыкнуть к чему угодно, даже к самому худшему. Не понимая толком, что вокруг меня происходит, я не испытывал чувства несправедливости, и мне все казалось совершенно нормальным. За пределами моей клетки просто больше ничего не было.

– Какая тоска!

Пифагор немного помолчал и продолжил:

– Ах, какая же удобная штука невежество! Как комфортно быть несведущим! В те времена я не видел ни мышей, ни птиц, ни ящериц, ни даже деревьев. Не ощущал дуновения ветра, не знал, что такое дождь и снег. Для меня не существовало таких понятий, как солнце, луна и облака. Я даже не знал, ночь сейчас или день, и был заперт в теплом, белом, гладком мире, не имевшем ничего общего с природой, – в мире лабораторий. Но главное, мне не нужно было принимать решений, меня никто не ставил перед выбором, в результате я не рисковал совершить ошибку. Когда твоя жизнь всецело регулируется другими, свобода выбора становится ненужной: ни за что не отвечая, ты неизменно чувствуешь себя хорошо. Порабощенным, но счастливым. Однако вскоре этому пришел конец…

Сиамец запрыгнул на полку повыше.