Владимир БородаЗАЗАБОРНЫЙ РОМАН(Записки пассажира)ПРЕДИСЛОВИЕ.Прошу людей, читающих эту книгу, не рассматривать ее как лягание мертвого льва, в связи с событиями, произошедшими в стране, ранее называемой СССР, после 1985 года. НЕТ, НЕТ, НЕТ!!!Лев не умер! Я считаю — лев притворился. Я считаю — коммунизм жив! Он просто научился притворяться, он просто поумнел.И хотя эти слова сказал коммунист Фучик и по другому адресу, но я не побоюсь обвинений в плагиате, потому что правильней не скажешь. Люди, будьте бдительны! Прошлое не должно повториться!

Это главная цель моей книги. Главная. Прошлое не должно повториться…ЧАСТЬ ПЕРВАЯГЛАВА ПЕРВАЯМы уже заканчивали печатать. За окном была теплая майская ночь. Глаза чесались и слезились, скулы ломило от постоянного зевания… Хотелось зверски спать, как из пушки…Мы закончили печатать и, уложив плотные пачки листовок в сумки, погасили свет… Я открыл дверь в ярко освещенный коридор…

По глазам ударил яркий слепящий свет, по ушам — яростный крик:

— Руки вверх! —

и я отлетел от мощного толчка к стене. А по ушам все так же бил яростный крик, пронизывающий до последней клетки мозга:

— Не двигаться! В случае сопротивления открываем огонь!

В голове все спуталось и разлетелось в никуда. Сильные руки схватили меня за плечи и запястья, и резко, со страшной болью, до хруста, вывернули их назад. Я ткнулся с размаху лицом в крашеную стену, очки больно врезались в переносицу, в голове мелькнуло: ОЧКИ, но куда-то сразу улетело. Щелкнуло за спиной, холодок обжег запястья – наручники, и торопливые руки бесцеремонно зашарили по телу. Подмышки, бока, живот, поясница, пах, спина, ягодицы, ниже… Руки были грубые и быстрые, кто-то больно сжимал шею и вдавливал мое лицо в стену, все сильней, сильней…

Над моей головой, внезапно, оглушающе загремело:

— Мой пуст, оружия нет, документов тоже.

Откуда-то со стороны прилетело спокойно-равнодушное:

— Увести.

Сильные грубые руки подхватили меня под локти и поволокли по коридору, по лестнице, во двор. Я мельком успел разглядеть своих конвоиров — огромные, рукастые, толстые дядьки, с сердитыми мордами, вспотевшие и взъерошенные. Я только изредка успевал переставлять ноги, глаза слезились, пот от страха и неожиданности всего произошедшего заливал лицо, струился по всему телу.

Холодок ночной летне-майской прохлады обдул меня, и я оказался перед автобусом с неосвещенным салоном. Огромные дядьки запихнули меня в двери и крикнули:

— Принимай еще одного волосатика!

Руки ломило от наручников, в голове кружилось…Меня подхватили заботливые люди и, протащив по салону автобуса, швырнули на сиденье, ткнув кулаком в бок так, что меня перекосило:

— Не разговаривать! Головой не вертеть! Смотреть вперед!

Через некоторое время автобус был полон огромными дядьками и моими друзьями — Сурком, Шлангом, Кораблем.

— Трогай, —

раздался все тот же спокойный равнодушный голос и автобус покатил в неизвестность. За окном мелькал серый от предрассветных сумерек город…

Металлические ворота серого цвета, с лязгом откатились в сторону, пропуская автобус с нами и дядьками в небольшой внутренний дворик. Вновь заботливо подхваченный заботливо под локти, я мельком увидел высокие, трех или четырех этажные стены серого цвета с многочисленными окнами. Несмотря на раннее время, во многих окнах горел свет — по-видимому, нас ждали…

Узкая железная дверь, здоровенная фигура в незнакомой, ранее не виданной серо-голубой форме, вторая дверь, ярко освещенный коридор, большой зал с рядом стеклянных дверей …

У дальней стены стол, за ним другая здоровенная фигура все в той же форме, толчок в спину, я влетаю в камеру, битком набитую друзьями-хиппами…

Здесь были все: и из дома Миши-Мишани, и мы, схваченные в институте. Лязгнула дверь, запястья ныли от тугих наручников, слезился правый глаз и чесался нос…