Здесь и сейчас

Я смотрел на своих детей и не сомневался: они совершенство. Благодаря им я держусь. Они помогают мне верить в будущее. Но всякий раз, глядя на них, я вспоминал надпись на медной табличке: «Подуют двадцать четыре ветра и ничего не оставят». И голос Салливана говорил мне: «Все, что ты будешь делать в ближайшие двадцать лет, окажется замком на песке, волна его смоет. Вот оно, настоящее проклятие маяка: ты словно бы и не прожил этих двадцати четырех лет, они как будто были только в твоем сознании. Никто из тех, кого ты встречал, о тебе не вспомнит. Все, что ты успел сделать за это время, исчезнет».

Я не забыл предостережений деда, но решил жить так, словно история не может повториться. И считал, как узник в тюрьме, дни до своего двадцать четвертого путешествия. Ждал дня Страшного суда.

Весенним вечером 2010 года я отнес Бена на руках в кроватку. Он заснул перед телевизором: сидя на диване в гостиной, мы все вместе смотрели «Аватар».

Я уложил его, укрыл и поцеловал, вдыхая сладкий детский запах, запасаясь им на целый год.

А когда выпрямился, собираясь уходить, Бен удержал меня за рукав.

— Ты опять уедешь, папа?

— Да, сынок, — кивнул я и сел на край кроватки.

— А куда уедешь?

— В никуда, Бен. Ты же знаешь. Мы с тобой уже говорили об этом.

— А твоя другая семья? Ты не к ней едешь? — голосок Бена дрогнул.

— Нет, Бен. У меня есть только одна семья: ты, мама, дедушка и София. Кроме вас, у меня никого нет.

Я взъерошил ему волосенки. Он настаивал, уже сердито:

— Но когда ты не с нами, ты же где-то! Как же иначе?

Я положил ему руку на плечо:

— Я понимаю, что представить это невозможно, но для меня время течет по-другому. Мама тебе объясняла миллион раз.

Бен вздохнул и задал новый вопрос:

— А потом все наладится?

— Надеюсь.

— А когда?

— Через пять лет, — ответил я. — В две тысячи пятнадцатом году.

Бен посчитал в уме и сказал:

— В две тысячи пятнадцатом году мне будет тринадцать.

— Согласен, что ждать еще долго. Ну, ничего, подождем. А пока давай засыпай.

— А можно мне посмотреть, как ты исчезаешь?

— Не стоит. Это же не игра, не сеанс белой магии. И потом, я же не исчезну прямо сейчас. Я еще немного побуду с мамой.

И я снова наклонился и поцеловал его.

— Я рассчитываю на тебя, — сказал я. — Пока меня не будет, заботься о сестренке и особенно о маме.

Бен серьезно кивнул:

— Пока тебя нет, я главный в доме.

— Нет, главная мама. Но ты мужчина. Договорились?

— Договорились.

3

Время мчалось на всех парах.

Вот уже первое десятилетие нового века подошло к концу.

Америка распростилась с семейством Бушей и наступило время Обамы.

При каждом своем возвращении я замечал, как меняется все вокруг. Мир заполонил Интернет. Присвоил себе все: музыку, книги, кино. Люди стали жить, прижимая к уху мобильный телефон, их рассеянный взгляд беспрестанно искал теперь экран айфона или смартфона. «Фейсбук», «Гугл», «Амазон»… Все стало виртуальным, цифровым, нематериальным: переписка, общение, друзья, досуг.

В разговорах от меня стало многое ускользать. Я не знал новых актеров, новые рок-группы, новых знаменитостей. А порой не мог понять, почему они стали знамениты…

Я вспомнил, как отец говорил мне в начале 80-х, когда я часами слушал свой кассетник: «Из-за этой штукенции ты и все ваше поколение будете тупыми глухарями!» «Мадонна — шлюха, Дэвид Боуи — гомик, Эрик Клэптон — наркоман». А теперь, похоже, и я попадал в разряд ненавистных мне когда-то старперов.

Я был странником, оказавшимся на обочине времени.

Не знал нового языка, новых кодов.

Жизнь обогнала меня, выбросила из седла, из колеи. Мир вокруг становился все более чужеродным, он пугал меня.

Только семья была моим ангел ом-хранителем.

Единственной путеводной звездой.

2011

Разбитые сердца

Не любовь вносит смуту в жизнь — неуверенность в любви.

Франсуа Трюффо

0

Мягкое тепло хорошо натопленной комнаты.

Щека касается чего-то бархатистого.

Сидеть удобно. Шея и затылок опираются на мягкое.

Звучит музыка. Женский голос поет балладу о разлуке и печали ушедшей любви. Я вслушиваюсь в пение, отдаюсь мелодии песни. Я ее знаю. Это АББА. The Winner Takes It All.[40] Я открываю глаза. Я в театральном зале, сижу в кресле. Вокруг множество зрителей поглощены спектаклем — музыкальной комедией «Мамма миа».