Здесь птицы не поют (СИ)

У самого леса горели два костра, между ними сидел кто-то из дежурных — сгорбившиеся плечи мерно поднимались и опускались, выдавая спокойное дыхание сидящего. Виктору показалось, что он спит. Иногда в каком-нибудь из костров что-то трещало и в темное небо устремлялись быстрые яркие искры и сразу падали, вырисовывая в полутьме затейливые узоры. Они тлели, почти мгновенно сгорали, превращались в угольки и осыпались на землю уже неразличимыми. За кострами не было видно ничего — языки пламени ярко освещали поляну и почти полностью скрывали собой ночной лес, разграничивая окружающий мир на две части: видимую, почти привычную, точно такую, какой она была вечером, и поэтому безопасную, и ту, что скрывалась за едва различимыми на фоне ночного неба деревьями, чьи черные верхушки вознеслись почти к звездам. Оттуда, из сплошной черноты леса, веяло чем-то незнакомым, невиданным прежде и потому страшноватым.

Рядом с дежурным спал пес, всю дорогу просидевший в лодке Савельева и не проявивший к Рогозину никакого интереса: даже обнюхивать не подошел. А сам Виктор не очень-то и хотел знакомиться с этим недобрым псом.

Изредка кто-то из коллег громко всхрапывал, как встревоженная лошадь, и тотчас успокаивался, переворачиваясь на другой бок. Слышен был плеск волн недалекой реки, но почему-то совершенно не пахло сыростью, как должно быть ночью на берегу. Где-то далеко в лесу раздавались какие-то стуки, доносилось редкое тявканье, а однажды послышался протяжный вой, от которого Рогозин невольно поежился.

Окончательно проснувшись, Виктор встал, почесался, огляделся в поисках укромного места, но как назло вся поляна хорошо освещалась, а те ее части, что скрывались в темноте, не выглядели безопасными.

Луна! Огромная, светлая, низкая, холодная и чужая! Она была рядом — вот только протяни руку! От нее веяло чем-то мистическим, казалось, что в ее бледном чужом свете сокрыты какие-то вечные тайны и стоит лишь присмотреться чуть пристальнее и покровы спадут, древние истины откроются, все станет ясным и прозрачным!

Рогозин зажмурился, потряс головой, сбивая наваждение и сделал первый шаг.

Он подошел к костру, вытянул руки над ним, повертел ладошками, согреваясь.

Собака пошевелилась, подняла морду, принюхалась, недобро рыкнула, и вновь опустила голову на тяжелые лапы, потеряв к Рогозину всякий интерес.

— Не шпитщя? — вдруг глухим шамкающим голосом с каким-то невнятным рокотанием спросил дежурный, который, казалось, мгновение назад еще сам видел десятый сон.

— А! Что?! — Виктор вздрогнул, едва не подпрыгнув на месте от неожиданности. — А? Да, что-то продрог.

Он тяжело выдохнул, гася нечаянный испуг, но в следующий миг…

Луна скрылась за набежавшей тучей, враз стало темнее, порыв ветра сбил в сторону высокие языки пламени от костров, повеяло чем-то сырым и гнилостным.

— Пъ — ходъ — ог? — часовой повернул к Рогозину голову и тот едва не шлепнулся на пятую точку!

Под накинутым на голову капюшоном блеснули золотом огромные зрачки, проступили широкие скулы лишенного кожи черепа, а в открытом рту белели всего четыре очень длинных зуба. Каждый размером в половину мизинца, эти ужасные зубы белели, угрожали, приковывали взгляд, не отпускали. Золотые зрачки закрылись и снова открылись под чернотой надвинутого на лоб капюшона, рот распахнулся еще шире, на одном из зубов сверкнула отсветом прозрачная капля чего-то вязкого…

Рогозин вытянул руки вперед, делая при этом шаг назад, будто это глупое движение могло защитить его от нечистой силы, что сидела в позе уставшего человека не далее чем в трех метрах. Над головой крякнула какая-то птица, а левый костер выбросил вверх целый сноп искр, в нем что-то сломалось и осыпалось вниз белой золой. На спине Виктора мгновенно образовался тоненький ручеек леденящего пота, устремившийся меж лопаток куда-то вниз, по коже прошелся электрический разряд, вздыбив все волоски, а руки предательски затряслись. Он замер, ожидая самого страшного, не чувствуя под собой ног, и почему-то помня о том, что искал отхожее место — мысль навязчиво лезла в голову. Сердце громко бухало, его было слышно очень отчетливо, оно так старалось, будто кровь в одну секунду сгустилась втрое и теперь, чтобы ее протолкнуть в сузившиеся артерии, сердцу требовалось прикладывать поистине титанические усилия, расходуя на них все запасы энергии организма. Мир вокруг замер, ничего не менялось, время остановилось.

— Щтханно, — прошамкал нижней челюстью монстр. — Въ — оде тепло. Я не жамехж. В аду холоднее будет. Хе — хе…

Сухие, тонкие, необыкновенно длинные и скрюченные пальцы выглянули из длинных рукавов дождевика и потянулись к ближайшему костру — и от них не было тени!

«Улу Тойон» — в мозгу Рогозина пронеслась мысль. Вспомнился дневной разговор с Юриком, в точности описавшим внешний вид потустороннего упыря, сидевшего теперь между кострами. Голова закружилась, ноги подогнулись и черная земля понеслась навстречу…