Здесь вам не Сакраменто

Юра возвращается в Москву – точнее, к отцу и мачехе в подмосковный Калининград. Дает почитать произведение закадычным друзьям по школе. Те в восторге: «А что дальше будет?» Но тут другие дела, далеко не литературные, будоражат пятнадцатилетнего Юрия. Мама с отчимом, уезжая в ГДР, оставляют ему ключи от своей квартиры на Ленинском проспекте: поливать цветочки и чтобы было где передохнуть после школы и перед подготовительными курсами. Мама Галя свято верит в разумность сыночка: опрятный, вежливый, не хулиган. Однако собственная, отдельная и без пэрентсов двухкомнатная квартира рядом со школой – сильнейший искус. Всё чаще после уроков (а порой и вместо них) Юра заваливается туда с друзьями. Играют в карты. Покуривают на балконе. Слушают виниловые пластинки: фирма «Мелодия» издаёт, без указания названий групп, «сорокапятки» Битлов, «Роллинг Стоунз» и даже группы «Криденс клиуотер ривайвел». Потом друг притаскивает катушечный магнитофон «Комета». На нём слушают оперу «Иисус Христос – суперзвезда», «Лед Зеппелин», «Слейд» и «Пинк Флойд». На огонёк начинают захаживать девочки. Затем появляется портвейн. Среди дня занавешиваются плотные гардины, в организованной полутьме устраиваются танцы.

Ближе к вечеру Юра начинает звонить в Калининград, отцу, выдумывать, что много задано, что тяжело ехать, и он останется ночевать в Москве. Отец Владислав Дмитриевич – добрый человек, да и ему хочется побыть со второй женой наедине, без присутствия сына. Он разрешает: «Конечно, Юрочка, оставайся». Так повторяется на неделе три-четыре раза.

Словом, о девятом классе у Юрия – самые радужные воспоминания. Лафа, свобода, великолепный мир открытий: как пахнет дымок сигарет, каков на вкус массандровский портвейн и какова на ощупь женская талия. Учёба и будущий институт задвинуты далеко, на пыльную верхнюю полку. Однако репутация у учителей, природные способности и память пока спасают. С четвёрок, что легко натягивались до пятёрок, Юра сползает к четвёркам, которые раздуваются из троек. Однако в табеле за год приносит отцу сплошные «хор», перемежаемые пятёрками по физре, труду и НВП (начальной военной подготовке).

Но поговорка про верёвочку – сколько бы ей ни виться, а конец видать – сказывается и на этот раз. В Москву в отпуск из Лейпцига приезжает мама с отчимом. И хоть в квартире на Ленинском Юрий запрещает себе и друзьям курить за две недели, тщательно моет и пылесосит, всё равно прокол неизбежен. На потолке различимы шрамы от пробок советского шампанского, разбита добрая половина хрустальных бокалов, словоохотливая соседка услужливо докладывает о музыке, друзьях и девочках: «А ещё они целую сетку пустых бутылок сдавать выносили». Картину довершает встреча мамы с классной: они на дружеской ноге, Галя ведь и сама в прошлом учитель, лишь недавно перешедшая преподавать в вуз.

Вечером происходит крупный разговор с сыном: «Я не понимаю, о чём ты думаешь?! – возмущается мать. – Ведь тебе поступать! Вероника Петровна говорит, что ты очень съехал и по физике, и по математике, еле-еле тебе четвёрки натянули! Как ты будешь экзамены сдавать?! Авиационный – не шутка, не игра!»

И тут Юрий выдаёт – неожиданное, в первый момент даже для него самого:

– Мама, я в авиационный не пойду. Мне это неинтересно.

– Вот так номер! И куда же ты пойдёшь? Где тебе интересно?

– Хочу поступать на факультет журналистики.

– Для того чтобы стать журналистом, надобно иметь талант, – припечатала мама.

– А у меня он есть.

– Да? – с чрезвычайным скепсисом протянула Галина. – Докажи.

– Ну, хорошо. – Юрочка весь запунцовел, но проследовал в свою комнату и вынес стопку разноформатных листов, исписанных нестойким юношеским почерком. Были среди них и перепечатанные на машинке. Нет, то был не давешний фантастический роман – он так и остался недописанным. Однако не на пустом ведь месте решил молодой человек податься в пишущую братию, и не только танцами, картами, портвейном и сигаретами занимался он во время маминого отсутствия. В стопе имелись зарисовки с натуры, о нравах школы и старшеклассников, и пара рассказиков, и даже три-четыре полемические заметки для школьной стенгазеты.

Мама осталась изучать их на кухне. Отчим хранил нейтралитет и ушёл спать. Юрочка сидел у себя в комнате, краснел и кусал пальцы. Ему зверски хотелось пойти покурить, да и было бы красиво ждать приговора с сигареткой в зубах, но слишком вызывающе, вдобавок дорогу на балкон преграждал своим присутствием спящий в комнате отчим. Спустя четверть часа к Юре вошла мама. Сын сидел за своим столом и с некоторым вызовом читал переплетённую ксерокопию «посевовского» издания Булгакова. Галина на «тамиздат» внимания не обратила, погладила сына по голове, мягко похлопала по плечу. «Ты знаешь, – сказала, – я, конечно, совсем не специалист, но, по-моему, это хорошо. Завтра буду узнавать, что со всем этим можно сделать. И как теперь тебе дальше жить, если ты и впрямь хочешь стать журналистом. А то подумай. Профессия зыбкая, ненадёжная».

– Почему зыбкая? – дёрнулся Юра. – Почему ненадежная?