Александр Бушков

Здесь все иначе, иначе, иначе…

С проходившего мимо планеты корабля должны были высадить пассажира… Капитан Куросаки даже не собирался садиться. Другое дело, если бы «Акела» был после долгого рейса и экипаж соскучился по траве, ветру и облакам, но «Акела» месяц простоял в Порт-Беренике, так что в ветре и траве экипаж не нуждался. Лех тоже. Он слишком долго торчал на Смарагде, а затянувшийся отпуск — это уже ничего приятного. Смарагд — всего-навсего чистенький благоустроенный курорт, вечно забитый юными парочками и компаниями школьников. Вся эта публика, как правило, уже через час после прибытия узнает, что бок о бок с ними отдыхает изыскатель из корпуса дальней разведки. Они начинают пялить глаза, стремятся завязать знакомство и требуют рассказов о героических буднях. Выражение «героические будни» всю сознательную жизнь выводило Леха из себя, и он воспользовался первой подвернувшейся оказией, чтобы сбежать. Прослышав, на соседней планете «эти технофобы» в третий раз за текущий год ухитрились вывести из строя передатчик, Лех помчался к капитану Куросаки. Капитан мог преспокойно сбросить аварийный комплект в капсуле, но… Людям из «Авангарда», как правило, не отказывают в мелких просьбах.

Лех ногами вперед нырнул в капсулу, поставил на пол сумку и тяжелый футляр, удобно устроился в полупрозрачном кресле. Штурман прощально взмахнул рукой, нажал кнопку на стене, и капсула провалилась в люк. Лех равнодушно смотрел, как черноту космоса сменяет голубизна атмосферы и навстречу несутся белые струи облаков.

Деревья, секунду назад похожие сверху на комки оранжевой ваты, выросли, заслонили и белое здание станции, и голубую широкую реку. Легкий толчок, капсула замерла. Лех вылез. Население планеты состоит всего из четырех человек, через три дня «Акела» пойдет назад — благодать…

Вокруг царила тишина, нежная и пушистая. Лех плюхнулся в сиреневую траву, раскинул руки, вдохнул полной грудью незнакомый приятный запах.

Вставать и уходить не хотелось. Не так уж часто попадешь на уютную безопасную планету, где звери не пытаются тебя сожрать, прикидываясь безобидными пнями; где нет никаких загадок, требующих бессонных ночей и жертв; где никто не таскается по пятам, умоляя рассказать о героических буднях…

Оказывается, он задремал… Лех потянулся, встал. На сумку успела забраться толстая зеленая ящерица и раздувала горло, притворяясь от страха, что она очень опасный зверь. Лех осторожно взял ее двумя пальцами за бока и опустил в траву. С ящерами у него были давние счеты и стойкая нелюбовь, но эта не имела к ним никакого отношения. Лех подхватил поклажу и пошел к станции напрямик через лес. Очень приятный был лес — редкий, опрятный, без переплетения лиан и цепляющегося за ноги кустарника.

Скоро показалось здание — эллипсообразное, трехэтажное, с плоской крышей, почти сплошь из стекла с белыми прожилками динапласта. Оно было красивым и прекрасно смотрелось бы на Земле, но здесь, будучи единственным зданием на планете, выглядело то ли жутковато, то ли нелепо. Лех был горячим сторонником и поклонником архитектора Сано Соноды, считавшего, что дома для других планет нужно строить по оригинальным образцам, не имеющим ничего общего с земной архитектурой.

Помахивая сумками, он шел к парадной двери, без всякого крыльца выходившей прямо на траву… Издали он увидел, что у двери кто-то сидит в шезлонге, а поскольку это девушка, то это может быть только Мария. Несомненно, она должна была заметить Леха, но не изменила позы, не шевельнулась, видимо, задремала на солнышке. Лех ускорил шаг…

И сумки выпали у него из рук…

Издали ему казалось, что на Марии длинное сиреневое платье, но теперь его прошиб ледяной озноб, потому что по всему ее загорелому телу, исключая желтый купальник, кисти рук и лицо, росли маленькие, с ноготь, сиреневые цветы, росли прямо из тела, и стебельки их казались естественным продолжением кожи…

Мария смотрела широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами, грудь размеренно поднималась и опускалась. Лех осторожно, двумя пальцами, ухватил стебелек и потянул. Цветок не поддался. Такое ощущение, словно он потянул за палец.

Когда Лех побежал, он не понял. Просто вдруг оказалось, что он лежит в траве метрах в двадцати от станции и бластер пляшет в потной ладони. Он ничего еще не понял и не пытался понять, но знал уже, что станция замолчала не из-за мелкой поломки, что здесь случилось что-то страшное. А «Акела» вернется только через три дня…

Вспышку ужаса легко удалось подавить. Лех сказал себе, что отпуск у него кончился и пора приступить к работе, встал во весь рост, сжал бластер в опущенной руке и пошел к дому. Ему казалось, что сотни исполинских глаз наблюдают за ним отовсюду и сотни дул готовы расстрелять беззащитную на сиреневом лугу фигурку…