Здравствуй, мобилизация! Русский рывок: как и когда?

Поэтому упомянутая Вами ритмика российской эволюции — это не столько вопрос элегантности математики циклических гипотез, сколько факт онтологический, физический, энергетический. В нём срабатывает и размерность занимаемой площади, и величина населения, и производимый им валовой продукт, и изотерма. Как результат действия этих сил в российской истории наблюдаются 400-летние и внутри них 80-летние циклы. Последний ритм связывает три поколения: дедов, отцов и детей-внуков. Дети не очень ценят опыт родителей, они больше обращаются к опыту дедов.

Другие великие страны — меньших размеров и, соответственно, большей связности. Причём в абсолютно практическом смысле, а именно связности магистралей: водных, гужевых, шоссейных, железнодорожных, трубопроводных. И плотность расселения, замков, городов, поселений большая. Средняя длительность циклов развития этих стран до XXI века составляла около 60 лет. И Китая, кстати говоря, тоже. И отсюда получается достаточно очевидная арифметика: за 240 лет мы проходим три цикла, а другие великие державы — четыре. И возникает зазор. Он имеет сложную природу: технологический, экономический, ожидания общества, состояние системы управления, распределение власти… Эти зазоры в итоге преодолеваются массированным напряжением сил народа, для ободрения которого, говоря словами Ломоносова, даруются волевые государи — Иван Грозный, Пётр Великий, Сталин, например. Такие лидеры — маркеры наступившей неизбежности огромных народных усилий по сокращению зазора отставания от других великих. Эта неизбежность диктуется и обосновывается тем, что иначе «нас сомнут».

Никакое сверхнормальное усилие не проходит бесследно, потому что оно предполагает объективно физические жертвы, а за этими жертвами следуют разного рода социальные обиды. Потому что это вопрос распределения издержек такого рывка и оценки справедливости этих жертв и издержек.

Напомню, например, тяготы дворянства. До Екатерины II фактически и крепостные крестьяне, и дворяне были уравнены в глобальном смысле по справедливости. С одной стороны, в этой иерархии крестьяне служили и были закрепощены, но при этом, по сути, были закрепощены как служивое сословие и дворяне. И лишь после декретов Екатерины, которые даровали дворянству определенные льготы, фактически этот социальный договор был разрушен, возникла фундаментальная социальная несправедливость. Её осознание потребовало времени, Радищева, декабристов, Белинского, Некрасова, Чернышевского, Добролюбова…

Александр ПРОХАНОВ: …Ленина?

Александр АГЕЕВ: В конечном счёте — и Ленина, в рамках того цикла. С осознанием ситуации, точнее говоря — даже онтологии, сути картины мира, формируется определённая, как бы сказал Гумилев, консорция, т. е. группа людей, обладающих повышенной жизненной волей и энергией. Накапливаются изменения в умонастроениях, идеалах, вкусах, допусках того, что можно и нельзя — и накапливаются обиды на фундаментальную несправедливость социального устройства, растёт зазор между реальностью и идеалами. Потому что в стране есть определенный цивилизационный код, он работает как камертон, по нему сравнивают должное и сущее: далеко не всегда — рационально, чаще — через чувства, эмоции, даже инстинкты. Постепенно образуются своего рода энергоинформационные фантомы, фикции, отливающиеся, в конце концов, в простые лозунги, делящие мир на то, что «долой!» и что «даёшь!». Сложность противоречий порождает простоту массовых ожиданий и намерений. И если не находятся, как сказал бы Ленин, «умные руководители капитализма», умные руководители державы, да ещё умеющие свою умственность реализовать в нужных государственных решениях, в государственных программах, которые излечили или хотя бы смягчили патологии, накапливающиеся в любом живом организме, то большой социальный организм тяжело заболевает.

А к территориальной огромности можно добавить ещё и нашу фронтирность. Мы фактически дислоцируемся не просто на огромном, двухконтинентальном пространстве. Оно сталкивается либо с Арктикой, со всеми её вызовами, с жутким холодом и несметными сокровищами, либо с другими цивилизациями на Востоке, Юге, Юго-западе, Западе, Северо-западе. Иначе говоря, какой ни взять азимут, мы везде обнаружим фронтирность.

Александр ПРОХАНОВ: Вы полагаете, что пространство — это бремя? Может быть, действительно правы были те либералы, которые предлагали расчленить Россию на 80 фрагментов, и каждый из этих небольших кусков вводить в цивилизацию?