Здравствуй, Снежеть!

— Какую такую шину?

— Ну, если рука перебита или нога?

— А, — вспомнила женщина, — досточки такие с двух сторон. Не-е, не смогу. — Она поднесла пальцы ко рту и тяжело вздохнула.

Солдат рукой придерживал дверь, боялся, как бы хозяйка не закрыла и не оставила его без ответа.

— Мамаша, поймите, люди же помирают…

— Еле заснула, — горестно покачала головой женщина и с неохотой пошла в комнату.

Сашенька не хотела вставать.

— Там опять за тобой, — гладила дочку по теплой щеке мать.

— Я спать хочу, — бормотала Сашенька, натягивая одеяло на голову.

— Что поделаешь, доченька, — тормошила ее за плечи мать, — потом отоспишь. Надо иттить. Я сейчас и Таську подыму, она подсобит…

…Хата, в которую солдат привел полусонную девочку, была полна хрипа и стона. Девочка открыла дверь и отшатнулась:

— Я боюсь, дядя…

— Ну что ты? — уговаривал ее красноармеец. — Днем под обстрелом не боялась. Давай руку, я рядом буду, помогу.

Они вошли в душное, со спертым воздухом помещение.

— Потише, робя, зубами-то скрипите, — попросил красноармеец. — Только сестренку пугаете.

Стоны заметно поутихли.

— Окна бы открыть, — сказала Сашенька.

— Ни-ни, — замотал головой боец. — Он на свет прицельным бьет, а то бомбанет. Потерпят…

Пришла Тася с подружкой Дусей Песоцкой. Дело пошло быстрее. Когда рассвело, в хату заглянул командир. Этот был похож на того, которого по книжкам представляла Сашенька. Хоть и не в кожанке, но высокий, молодой и пистолет на боку. Командир осторожно переступил через ноги двух девчат, что спали в сенцах сидя, положив головы друг дружке на плечи. Третья, самая меньшая, ползала по комнате на коленях между ранеными и поила их молоком из кружки.

— Угости молочком, — попросил командир.

— Там, на окне, кружка, — сказала девочка.

Командир зачерпнул из ведра, задвигал кадыком, крякнул от удовольствия и со стуком опустил пустую посуду на подоконник.

— Сейчас телеги подадут. Погрузим раненых — и в медсанбат. Поможешь до места довезти, и все, — командир сообщил об этом, как о решенном деле. — Спасибо, дочка. Выручила. Благодарность объявим. Понравилась ты нашим, особенно комиссару. Видно, говорит, что человек с совестью. Была бы чуть постарше, взяли бы с собой, зачислили на довольствие, форму выдали. Как, отпустила бы мамка?

Со двора донеслись звуки подъехавшего обоза: тележный скрип, стук копыт, людской говор. На пороге хаты показался пожилой солдат в телогрейке, с кнутом в руке.

— Прибыли, товарищ командир, — он неловко поднял к виску согнутую ладонь, отдавая командиру честь.

— Ну, будем поднимать, — словно бы советуясь с Сашенькой, сказал командир.

— Вы пока перенесете, я домой сбегаю, — торопливо подхватилась девочка. — Я быстро соберусь.

Сашеньке было приятно, что и комиссар, и командир похвалили ее. Но нечто большее, чем простая человеческая благодарность двигало сейчас ею. Раньше, когда она помогала теткам возиться с больными, было в ее действиях что-то от детского любопытства, от игры в доктора. Сейчас произошло другое. Без нее не могли обойтись, она почувствовала себя взрослым, необходимым человеком. С ощущением значительного превосходства девочка переступила в сенцах через ноги спящих девчат и побежала домой.

Вскоре она вернулась. Командир приветственно кивнул Сашеньке, указал на переднюю повозку. С покрытых соломой и шинелями телег смотрели на маленькую медсестру раненые. Голова ее была низко, по самые глаза, повязана цветастым платочком, в руках девочка держала свой неизменный портфель и узелок с харчами.

Тася и Дуся, обе заспанные и озябшие от утреннего тумана, стояли в обнимку у причелка хаты.

— Ты куда? — крикнула младшей сестренке Тася, видя, что та устраивается на телеге.

— Я только до Солоного их провожу, — ответила Сашенька. — Я маме сказала…

Командир попрощался с девчатами, с хозяйкой, у которой стояли на постое, и махнул переднему ездовому. Заскрипели колесные оси, затарахтели колеса по сухой комковатой дороге.

Раненый, лежавший рядом с Сашенькой, застонал. Девочка осторожно приподняла его тяжелую перевязанную голову и опустила на колени.

— Пить, сестрица… — попросил боец.

Сашенька нащупала в соломе флягу и потащила ее к себе.

Обоз, поскрипывая и следя конским навозом, выползал за околицу. Несмотря на ранний час, у калиток молча стояли немногочисленные жители степного хутора. Всходило солнце. Наступал день шестнадцатого августа тысяча девятьсот сорок первого года. А восемнадцатого в село вошли фашисты. Домой Сашенька вернуться не успела…

Щукин поднял руку и прислушался. Под легким ветром бесшумно покачивались вершины деревьев.

— Давайте влево примем, — вполголоса предложил разведчик Абгаряну. — Хоть тропки нет, зато время экономим.

Они стали карабкаться вверх по крутизне, хватаясь за ветви встречных кустов, выступающие наружу корни деревьев… Мимоходом Щукин показал Абгаряну заросшую травой давнюю тропку, ведущую к старому высохшему колодцу: авось пригодится что-нибудь спрятать.