Здравствуйте, доктор! Записки пациентов

— По моим подсчетам, там двадцать восемь миллиметров в диаметре, это грыжа, я напишу вам расшифровку для врача, — ответил лаборант, поправляя очки.

«О, господи! — думала Оля. — У принцессы грыжа — звучит как дерьмо!»

По словам врачей, эта штуковина в позвоночнике так разрослась, что начала закрывать позвоночный канал. У нормальных людей канал шире шнура от системного блока, у Оли просвет скукожился до двух миллиметров в диаметре. Отсюда хроническая боль. Интересно, что теперь скажет ее невролог, которая две недели лечила Олю раздеванием и сгибанием ноги?

«У меня сужается позвоночный канал, думаю, будут резать», — настрочила Оля Егору смс, упустив некрасивое слово грыжа. «Все же будет хорошо, правда?» — отмазался тот, и Оле захотелось выдрать у него клок кудрявых черных волос. Она ответила: «Ну да, не в каменном веке живем».

Глупая собака будет помогать себе сама, умная пойдет к людям за милосердием. По приезде в НИИ микрохирургии Оля уже не могла сидеть и чувствовала себя дворнягой, которая улеглась на кушетке ждать вердикта главврача. Будь что будет — думала Оля. Здесь, в больнице, ее как минимум обезболят, говорят, у них и наркотики есть. На каталке по коридору стройная женщина в трико везла немолодую пациентку, которой, судя по всему, было плохо. Больная тихо стонала, молодая дама рассказывала кому-то в телефонную трубку:

— Она уже и писается, говорит, не чувствует ничего. И запах пошел ацетона, да, изо рта. А операция только в понедельник.

Олю прошибло холодным потом. Седовласый мужчина в белом халате, похожий на персонажа из «Король-лев», повернул ключ в замке кабинета заведующего и кивнул Оле, чтобы заходила. У заведующего отделением был взгляд, который проникал в самый позвоночник. Он посмотрел Олину запись с МРТ и сказал:

— Операция сложная, но я другого выхода не вижу.

— Операция? — прошептала Оля.

— Диск раздробился на секвестры, — глаза хирурга светились холодной синевой.

Оля понятия не имела, что такое секвестры. Она подумала, что заведующему часто приходится иметь дело с идиотами, которые согласны лечиться только травами и медвежьим жиром. Но она чувствовала, что ее тело само не справится. Оля только уточнила:

— Резать?

Он перебил:

— Не резать — оперировать!

Оле стало стыдно, что она к нему как к мяснику.

— А я буду потом ходить? — смогла прошептать она.

— Даже бегать будете, ну что у вас за глупости в голове, — доктор сделал вид, что окончательно рассердился.

Оле определили кровать в палате на шесть человек. Больница была забита под завязку, свободных одиночных палат не было. Оля лежала между двумя прооперированными бабушками, ее душили слезы. На койке в самом углу мучилась женщина, которой было плохо с утра, ее дочь стелила себе матрас на полу под кроватью больной. Невозможно было унять слезы, они текли беззвучно, как вода. Оля оплакивала свой раздробленный диск, свою глупую любовь и вот это путешествие себя, такой молодой и прекрасной, в царство коллективно бессознательной боли. Выбирай, что важнее: любить или сдохнуть. А если выберешь неправильно, организм скорректирует решение за тебя. И тогда останется только надеть на морду маску с эфиром, сделать дыру в спине и вырезать к черту заразу. Перед грозой операции Егор отошел на дальний план, его больше не было.

Наркоз как шедевр медицины

Назавтра Олины мысли стали чисты. Стонавшую всю ночь женщину прооперировали, она весь день спала. Вечером к Оле пришли подруги. «Проводить в последний путь», — вяло пошутила она. Она гнала от себя мысли о том, что от общего наркоза бывает кома. Как это возможно: заснуть и не проснуться? Она вышла к подругам в коридор, прихрамывая, как больная лошадь. На диванчике сидел Егор. Было неясно, то ли девочки притащили его силком, взывая к чувству гуманизма, то ли он сам пришел. У Егора был растерянный вид, будто он осознал, как Оля будет выглядеть в семьдесят лет. Она видела по глазам, что ему хочется выпить. Егор вывез кровать с Олей на колесиках в коридор, чтобы бабушки не подслушивали, о чем будут говорить подруги, и принес следом ее туфли. Как настоящая девушка, Оля взяла в больницу не пошлые тапки, но лаковые лодочки без каблука. Когда друзья ушли, Оля почувствовала моральное право на последнюю сигарету. Это как солдат, раненный в живот, который хрипит однополчанину: «дай затянуть», а потом вместе с дымом испускает дух. Она выползла в халатике на заснеженное крыльцо, пальцы дрожали от холода. У двери курили медсестры, одна из них была очень похожа на Кейт Мосс. Оля пожаловалась девушкам, что завтра у нее операция. Затушив окурок, проковыляла в палату и улеглась на кровать на четвереньки. Слез уже не было. Ей не хотелось, чтобы пациентки учуяли запах табака. Но медсестры Олю сдали. В покой ворвался лечащий врач:

— Я сейчас тебе эту сигарету засуну в задницу! — закричал Иван Семенович стоящей в двусмысленной позе Оле и обернулся к сбежавшимся на крик санитаркам: — Сделайте ей укол. А то она так до операции раком и простоит.