Здравствуйте, я Лена Пантелеева!

— Почему же, Густав? Я вот абсолютно убеждена в правоте своих слов. Но если я все же неправа, то тогда приведите мне хоть один пример практического применения всех этих древних знаний. Поведайте мне, Густав, как в каком-то древнем свитке вами вдруг была раскрыта тайна зарождения жизни на Земле, или же нашлось доказательство существования других миров и путь к ним. Или покажите мне чертеж для постройки звездного корабля. Принципиальную схему хоть какого-нибудь двигателя? Речной плотины, мартеновской печи, сверлильного станка, наконец! Ну же, Густав, я с нетерпением жду от вас ответа!

Нет ответа. Молчит, едет рядом, мерно покачиваясь на «корабле пустыни» глубоко и безнадежно задумавшись. Умен мужик. Не кинулся обвинять меня с пеной у рта в глупости и невежестве, молчит, думает, аргументы «за» ищет. Лоб наморщил, подбородок трет, челюсти упрямо сжал, мыслит напряженно. Жаль его, ничего он не намыслит и не надумает. Кстати, а что он хотел узнать от меня, когда прискакал ко мне с торжествующей улыбкой на бритой морде?

— Густав, а что вы хотели спросить у меня?

— Просите, мадмуазель Элен, когда и что спросить?

— Когда вы подъехали ко мне, Густав.

— К вам?

Молчу, ничего не говорю, и так мне за него уже неудобно.

— Ах это! Ох, мадмуазель Элен, вы совершенно лишили меня душевного равновесия своими неожиданными речами! Я совершенно и абсолютно забыл, что хотел вам сказать, что я понял, для чего в нашем снаряжении пустые бочки!

— И зачем же нам пустые бочки, Густав?

— Эти бочки для ловушек в лабиринте! Мы наполним бочки песком, покатим их перед собой и таким способом будем обезвреживать ловушки древних зодчих этого великого строения! Все эти поворотные плиты над бездонными ямами, опускающиеся потолки и сходящиеся стены! Мадмуазель Элен, это так просто и гениально! Я преклоняюсь пред вашим умом, мадмуазель Элен! Вы совершенно невероятны! Вы совсем поразили меня до глубины сердца своим неординарным умом! Вы…

Ах, хвалите меня, хвалите! Восхищайтесь мной, восхищайтесь! Замурлыкать, что ли?

— Что они делают?

— Готовятся взрывать вход в лабиринт.

— А что делает она?

— Ничего. Просто сидит. Смотрит.

— Просто сидит? Не бегает, не указывает? И еще никого не убила?

— Нет. Уже часа два так сидит. Только воду иногда пьет. Даже в нашу сторону ни разу не посмотрела. А мы ведь не скрываемся, нас увидеть, как плюнуть.

— Это странно. И для нее необычно. Может ночью, ножом там кого зарезала и поэтому успокоилась?

— Нет, наши люди в их лагере говорят, что ночью она из палатки не выходила. Как зашла ближе к полуночи, так и все, до самого рассвета. И ее узкоглазый телохранитель тоже не выходил из палатки. Даже до ветру.

— Это не ее телохранитель.

— А кто он ей тогда? Он ее любовник? Или он ее слуга? Или может быть этот, раб, как тут давно было?

— Нет. Ни первое, ни второе, ни третье — и опережая незаданный вопрос, человек присевший на корточки рядом с наблюдателем, ответил:

— Я не знаю кто именно он для нее и, кто он на самом деле. Да и знать этого не хочу. Главное, что он и сейчас по-прежнему играет на нашей стороне и на наших условиях. Всех условиях.

— Все они… Все они принимают наши условия, когда видят перед собой…

Человек, смотрящий в бинокль на лагерь у подножия одной из пирамид на короткое время отвлекся от наблюдения, сухо сплюнул в песок за край циновки под своим телом и закончил презрительно:

— Когда видят себе полный край!

— Нет. Этот не поэтому. Он своей смерти не боится. Он не барон Стац и не Хелми-паша. Он совсем другой, потому он и боится другого.

— Чего другого?

Человек в белой куфии с обожжённым лицом долго молчал, потом раздраженно передернул плечами, пристально вгляделся в глаза человека следящего за лагерем мнимых археологов, и медленно, дробя фразы на короткие слова, сказал:

— Этого. Я. Не знаю. Но. Я. Знаю. Что он боится. И для нас этого достаточно!

И завершая разговор он резко встал с корточек выпрямляясь во весь рост. Чуть наклонил голову вперед и щуря глаза долго смотрел на мельтешащие вдалеке черные точки людей, тёмно-серые прямоугольники расставленных палаток и на сидящую в одиночестве крошечную женскую фигурку. Неожиданно маленькая женская фигурка обернулась в его сторону, чуть помедлив, словно раздумывая, приветливо помахала рукой, и он увидел, как в глазах женщины вспыхнули яркие искорки смеха. Искорки? На таком расстоянии? Показалось. Ему просто показалось. Неожиданно его правая рука сама поднялась вверх и помахала женщине в ответ. А затем он не торопясь спустился с бархана. Или с холма. Или просто с огромной кучи песка. Стилет не разбирался во всех этих пустынных возвышенностях, да и честно признаться, не хотел в этом разбираться. Это не его страна и не его место. Тут все не его. Тут нет лесов, тут нет озер и нет травы. Густой, зеленой и сочной от влаги. Тут даже солнце другое — злое и чужое, не его. Плохое тут солнце. И еще ему тут постоянно хочется пить. Много, часто, жадно, без перерыва.