Здравствуйте, я Лена Пантелеева!

— Спасибо, все очень вкусно, просто я ем мало. Да, может, мы перейдем на «ты», Александр? Кстати, я до сих пор не знаю вашего отчества. Только имя и кличку.

— Считаю, что вам этого достаточно. И это не кличка, а партийное прозвище.

— Ну да, ну да… Шикарный никнэйм. Стилет! Знаете, это внушает. А номер партийного билета у вас, Саша, в первых сотнях или тысячный? С такой кличкой только в первых рядах!

— Я еще раз вам повторяю, Елена Александровна, что это партийное прозвище, а не кличка!

— Пожалуйста, не кричите на меня, Александр. И значит, мы не на «ты». Это очень грустно, Саша. Ведь мы с вами друг другу вовсе не чужие люди.

Доможирская низко опустила голову. Показалась, что она даже тихонько всхлипнула.

Александр Гольба неожиданно ощутив, что заводится и одновременно чувствует себя виноватым, по-новому взглянул на Доможирскую. Играет? Какую роль и зачем? Отодвинул тарелку, есть совершенно расхотелось, быстро задал вопрос:

— Лена, чего вы этим добиваетесь? Желаете вывести меня из равновесия? Какая вам с этого выгода?

— Извините, Саша — Доможирская извиняющееся коснулась кисти Стилета — не обращайте внимания на мою стревозность. О чем вы хотели меня спросить? И почему в такой уютной и располагающей обстановке, а не в допросной?

Стилет хмыкнул:

— Хм. Есть смысл перенести наше общение туда? Вы что-то скрыли от меня на предыдущих допросах?

— Уверена, что нет. Все что вы хотели узнать — вы узнали.

— Опять играете словами, Елена Александровна — Гольба свернул напополам салфетку, ухватил чайник за раскаленную ручку — А что мы не хотели узнать или не знаем, что это нам надо узнавать, вы мне расскажете? Вам чай крепкий или не очень?

— Крепкий и желательно сахара побольше. Люблю сладкое — Доможирская смущенно улыбнулась — И давайте мы с вами, Саша, определимся — мы с вами на «ты» или на «вы»?

Стилет вернул чайник на место, задумчиво помешал ложечкой в стакане:

— Даже не знаю, Елена Александровна, что вам ответить. Смотрю на вас, и вижу лицо и фигуру Леночки Доможировой, но вы совершенно определенно не она. Женщина, которую я вижу перед собой, умна, цинична и совершенно меня не боится. Вы вообще ничего не боитесь, словно вы уже умерли. И не раз. Скажите, Елена Александровна, кто вы на самом деле?

— Сказка о сестре-близняшке не прокатит?

— Как вы выразились? «Прокатит»? То есть, вы хотели сказать, «пройдет»?

Доможирская с выражением неприкрытой досады на лице кивнула головой.

— Блатная феня? Питерская или московская?

— Одесская, Саша.

— Даже так… Впрочем, неважно, к этому мы вернемся позже. Так кто вы?

Доможирская вздохнула, вытянула тонкую папироску из коробки. Прикурила, глядя в глаза Стилета.

— Я, Пантелеева Елена Александровна, в девичестве Доможирова. Год и день моего рождения вам известны. Происхождение тоже. А насчет всех несуразностей, то в этом виноваты голоса.

— Кто виноват? Голоса? Какие голоса? Что за ерунду вы несете!

— Разные голоса, Саша, разные. Мужские, женские. Старые и молодые.

Доможирова сидела напряженно выпрямившись, прикрыв глаза и вцепившись побелевшими пальцами в край стола. Дрогнули приборы, звякнула ложечка в стакане Стилета. Губы Доможирской беззвучно шевелились что-то произнося, глубокие морщины перечеркнули лицо, старя женщину, скулы заострились. Стилет невольно наклонился вперед, прислушиваясь к невнятному шепоту.

— Они говорят, они зовут, они шепчут… Угрожают, кричат. Они говорят, что делать, они приказывают, требуют… Они пугают меня!

Глаза Доможирской внезапно широко распахнулись, Стилет еле остановил готовящуюся отвесить пощечину руку.

— Не стоит этого делать, Саша, я уже пришла в себя. Так, минутная слабость. Голоса у меня под контролем и от них есть польза. И мне и вам. Как вы думаете, смогла бы я без их помощи уйти из той квартиры в Петрограде? То есть, уже в Ленинграде.

Стилет опустил зависшую над столом руку, порывшись в кармане, достал папиросы, закурил. Выдержав короткую паузу, ответил:

— Думаю, что нет. Уверен, что нет. Слишком профессионально все было проделано, немалый опыт в подобных делах чувствуется. Не похоже это на Доможирскую, ту Доможирскую, что я знал. Значит, говорите, вам голоса помогли?

— Точнее, голос. Мужской, очень строгий и совершенно не терпящий никаких возражений. Наверное, это генерал. Или адмирал.

Стилет неодобрительно покачал головой:

— Елена Александровна, ну какой это может быть генерал? Только вам, женщине, подобное могло прийти в голову. Не ходят генералы в атаки. А если и ходили когда-то, то все уже давно позабыто и навыки утеряны. Скорее, это жандармский ротмистр. Это их уровень, да и пострелять, некоторые из них, были совсем не дураки. Сталкивался я как-то, с подобными псами царизма, еле ушел тогда.

— Ну, значит это жандарм. Наверное, полковник. Ну вам виднее, Саша.

Стилет соглашаясь кивнул, поймал себя на том, что согласился не со своим, вздохнул, задумчиво посмотрел на собеседницу — м-да… Прошелся по комнате, ухватив по пути со стола стакан с чаем, сделал большой глоток.

— И когда вы в первый раз их услышали? Эти ваши голоса?

Доможирская словно ждала этого вопроса: