Здравствуйте, я ваша «крыша», или Новый Аладдин

— Отлично? Да ты представляешь, что будет? Приходит Аладдин к директору и говорит: либо я тебя в нетопыря превращу за то, что ты денег в бюджет не платишь, либо ты пойдешь ко мне в ФПГ, где в бюджет не платит никто! Дверь этого здания заколотят и табличку повесят: «Государство закрыто. Все ушли к Шарифу Ходжаеву». Был Аладдин, а стал директор Всея Руси.

— Что, так уж никого не останется?

— Пара химзаводов. И комплекс по производству бактериологического оружия.

Грацинский нервно дернул ртом и добавил:

— И что-то я сомневаюсь, чтобы он меня из вице-премьеров в вице-президенты к себе взял.

Оба друга погрузились в долгое молчание. Грацинский с тоской оглядел свой кабинет. Кабинет был хороший, четырехкомнатный, и на обширном диване в комнате отдыха, где сидел он с генералом, было удобно беседовать по душам или заниматься любовью с секретаршей. Грацинскому было жаль своего кабинета. И всего здания с разбегающимися ковровыми дорожками, батареями телефонов слоновой кости и белеными стенами, в которых несли свою чуткую вахту недремлющие электронные жучки его собеседника. Он живо представил себе, как в разоренное здание переезжает банк «Народный Альянс» и в комнату отдыха за его кабинетом вносят аквариум с бесстыжей русалкой.

— Неужто его никак нельзя убрать? — осведомился наконец генерал.

— Нет. Мы этот вопрос уже обсуждали.

— А этого… полковника?

— Толку-то что? Он себе другого найдет…

— А с чертом его ты говорил?

— Да говорил я! — вскинулся Грацинский. — Шариф мне десять миллионов предложил, и даром, а черт его — только два, да и те за душу! Мы на нее, говорит, и так уже приходно-расходный ордер выписали! Тьфу! — И Грацинский снова хлебнул прямо из горлышка.

Через два часа я позвонил Грацинскому насчет обещанной им бумажки. Тот был явно пьян. Заплетающимся языком он завел длинную речь, и смысл речи сводился к тому, что подмахнуть бумажку о ФПГ означает продать всю Россию и что он не может продать всю Россию за десять миллионов зелеными. Я обещал ему сорок и место в совете директоров «Народного Альянса», и он выразил мне признательность.

Мы договорились встретиться вечером втроем: он, я и Яниев.

Между тем Яниева не было ни на даче, ни в банке. Сережка сказал, что позавчера Яниев заказывал билеты в Таиланд, для себя и для Даши, на недельку. Я разозлился. Нашел время для медового месяца! А я теперь сиди тут и решай за него, что делать с российскими налогами.

А как я могу правильно это решить, когда вот передо мной лежит бумага за подписью нашего начальника управления предприятий оборонного комплекса и в этой бумаге мне знакомы только местоимения и предлоги? Ну пожалуйста — что такое коэффициент текущей ликвидности? И можно давать предприятию ссуду, если он равен 0,4, или нельзя?

Телефонов у Асмодея на столе стояло пять штук, и в полуоткрытую дверь было слышно, как все они поют, словно соловьи в майскую ночь.

— Его нету, — беззастенчиво врал Асмодей, откалибровывая просителей по рангу и чину.

— Он в Белом доме.

Потом Асмодей щелкнул переключателем.

— Это Адашкевич.

Я поднял трубку.

— Шариф? Где Яниев? У него мобильник не отвечает.

— Понятия не имею, — буркнул я, — в Таиланд со своей Дашкой укатил. Ребята уже второй час по отелям звонят.

— Ты уверен, что он пересек границу?

— А что?

На том конце провода наступило молчание.

— Шариф, — наконец сказал замминистра, — я, кажется, сделал ошибку. Помните, на нашей первой встрече вы заявили: «Мне ничего не надо. Это все идеи Яниева»? Я рассказал об этом своему другу. Вы понимаете, о ком я говорю?

— Ну?

— Я… вчера был в его доме. Там был другой человек, который тоже получал кредиты в КФБ. Рыжий, со шрамом на левом виске.

Карачун!

— Они… мне показалось, что они ждали приезда Яниева. И… там пришел поп.

— Какой поп?

— Не знаю. Неважно. Он все кропил святой водой…

— Адрес! — заорал я, а потом сообразил, что «шестерки» мои адрес знают сами, и бросил трубку.

Два джипа с моими парнями пронеслись по проселочной дороге и осадили перед железными воротами, за которыми едва виднелся рыжий, как лисий хвост, кончик дачи.

Я взглянул — и грязно выругался.

Дачу действительно освятили, — магическим зрением я видел, как мягко блестят у ворот капли святой воды. Но это было еще полбеды. Святая вода, это, конечно, не подарок, но тут масса возможностей. Подождать до ночи, когда святая вода такого колдуна, как я, практически не останавливает, захомутать ближайшую тучку и смыть всю эту гадость куда подальше, — словом, варианты есть.

Плохо было другое.

Где-то в глубине дома ослепительно ясно, как посадочная дорожка в ночи, сверкала какая-то красная точка. Реликвия. И это были не какие-нибудь мощи захудалого российского святого или обрезок апостольского ногтя. Нет, это была штучка помощней Братской ГЭС, и у меня даже дух захватило, когда я подумал, во что обошлась г-ну Тхаржевскому операция по ее краже — из Иерусалима или из Рима.

"Плохо дело, — подумал я, - давно готовились они к этому дню."