Зеленая неделя

Звук гитары и голос, сильный, надменный какой-то, злой голос, не обращающийся, не обещающий, раздражали Зигфрида безмерно. Он вообще не умел зарабатывать деньги музыкой, этот облезлый неудачник. Он ни черта в музыке не понимал.

Можно сколько угодно презирать лохов, которые приперлись тебя слушать — но зачем это показывать? Зачем выпендриваться? Ясно, что этот лабух никогда не выберется из кабаков, вроде этого; самой лучшей реакцией было бы — не обращать внимания… но сквозь галдеж фрейлин Зигфрид все-таки слышал его отвратительный голос:

— Упали в сон победители и выставили дозоры.Но спать и дозорным хочется — и это все трын-трава —И тогда в покоренный город приходим мы, мародеры,И мы диктуем условия и предъявляем права.

Слушайте нас, мародеров — скрип сапогов по гравию!Славьте нас, мародеров — и веселую нашу армию!Слава! Слава! Слава нам!

Дурацкая песня, думал Зигфрид. Будто я не понимаю, на что тут намек! Старой гвардией себя воображают. Типа, барды. Высоцкого из себя корчит. Рок-н-рол мертв, а я — еще нет. Ну да, все правильно, проспали. И что теперь?

— …Но это еще не главное, а главного вы не видели:Будет утро и солнце в сияющих облаках.Горнист протрубит побудку — и сон стряхнут победители,

И увидят, что знамя победы не у них, а у нас в руках…

А то, думал Зигфрид, раздражаясь все больше и больше. А чего бы вы хотели? Чтобы современные люди слушали вашу пафосную и заумную муть? Вот до сих пор, да? Этих ваших Цоев с тремя аккордами и Высоцких со скалолазками и совковыми алкашами? Больше, блин, людям слушать нечего? Вы хотите, чтобы продвинутая публика отдыхала и оттягивалась под ваши хриплые вопли? Щ-щас!

— …Историки разберутся, кто их нас мародеры,А мы-то уж им подскажем. А уж мы-то их просветим.

А то, снова подумал Зигфрид. И нечего кивать на других. Можно подумать, сами были святые? Небось, тоже надирались в дрезину, девок лапали, скандалы устраивали — не хуже наших. А послушать, что теперь говорите, так, кроме книжек Пушкина, ничего и в руках не держали! Уроды.

— …Оркестры играют марши над пропастью плац-парада.

Девки машут цветами, строй нерушим и прям.И, стало быть, все в порядке, и, стало быть, все, как надо:Вам, мародерам, пуля — а девки и марши — нам!Слушайте марш победителей — скрип сапогов по гравию!Славьте нас, победителей — и великую нашу армию!Слава! Слава! Слава нам!

Вот именно, подумал Зигфрид со злорадным удовольствием. И нечего считать себя умнее всех! Дерьма тоже! Да, мы победители. И мы это заслужили, чтоб ты знал. Теперь людям надо, чтобы кто-то сделал красиво. Вы же не умеете красиво. Вы же выглядите, как только что из помойки, все красивое, дорогое, стильное вам не по нутру. А кому мы что плохого сделали, блин?! Мы людей развлекаем и деньги зарабатываем! А что на нашем поганом шарике делается не для денег?!

Раздражение достигло пика. Зигфрид встал, отшвырнув стул.

— Серег, ты куда? — удивился клавишник.

— На кудыкину гору, блин, — огрызнулся Зигфрид и вышел из зала.

Свита, очевидно, решила, что король отправился по нужде: никто не бросился вдогонку. Зигфрида это уязвило, но возвращаться и звать показалось ниже королевского достоинства.

Он некоторое время постоял в холле, но никто не вышел. Тогда Зигфрид, уже впавший в тихое бешенство, включил плейер и вышел и из кабака. Хлопнул дверью.

В кабак приехали на «Ауди» ударника; но владелец тачки остался жрать вискарь в компании девиц. «Поймаю частника», — решил Зигфрид, но улица была совершенно пуста. Он взглянул на дисплей мобильника: метро закрылось уже минут сорок назад. Оставалось только в сердцах сплюнуть под ноги и тащиться домой пешком — через полгорода, чтобы прийти лишь под утро.

Если бы погода не радовала, Зигфрид, быть может, и вернулся бы, рявкнул бы на конюшего, восстановил бы порядок… Но было тепло и приятно, и он пошел вперед, пританцовывая в такт грохочущей в ушах своей музыке…