Зеленая угроза

— Знаете, время уже очень позднее, а несколько последних дней оказались на редкость тяжелыми. Я чертовски устал. Если честно, то мне хотелось бы выпить чего-нибудь крепкого. Могу я угостить вас?

— С удовольствием, — ответил Номура и добавил: — Буду благодарен.

Президент прошел к буфету, находившемуся возле двери в его личный небольшой кабинет. Миссис Пайк заранее приготовила там поднос с бутылками и несколькими парами различных стаканов. Он взял одну из бутылок с жидкостью богатого янтарного цвета.

— Как вы насчет скотча? Это двадцатилетнее «Каол айла», солодовое виски с острова Айлей. Один из тех сортов, которые особенно нравились вашему отцу.

Номура опустил глаза, очевидно, встревоженный эмоциями, разбуженными последней фразой хозяина. Но тут же он нагнул голову в быстром поклоне.

— Вы оказываете мне честь.

Наливая виски, Кастилья взглянул на сына своего старого друга, отметив, что он заметно изменился со дня их последней встречи. Хотя Хидео Номуре было уже под пятьдесят, его коротко подстриженные волосы были все еще черны как смоль. Он был очень высок для японца своего поколения, настолько высок, что мог легко смотреть большинству американцев и европейцев прямо в лицо. Его подбородок был все еще тверд, и вокруг уголков глаз и рта можно было заметить лишь несколько крошечных морщинок. На первый взгляд Номуре можно было дать лет на десять, а то и пятнадцать меньше его настоящего возраста. Только внимательно вглядываясь, можно было разглядеть на его лице следы от прожитых лет, скрываемой печали и сдерживаемого гнева.

Кастилья вручил один из стаканов Номуре, а потом сел и отхлебнул сам. Жидкость с резким запахом дыма растеклась по его языку, оставив лишь легкий привкус дуба и соли. Он заметил, что его младший собеседник отпил из стакана без всякого удовольствия. Сын — не отец, печально напомнил он себе.

— У меня была и еще одна причина для того, чтобы пригласить вас сюда сегодня вечером, — сказал наконец Кастилья, нарушив тишину, в которой уже начала улавливаться напряженность. — Хотя я думаю, что это может иметь какую-то связь с трагедией в институте. — Он очень тщательно подбирал слова. — Мне необходимо спросить вас о Дзиндзиро... и о Лазаре.

Номура выпрямился на диване.

— О моем отце? И о Движении Лазаря? Ах да, понимаю, — пробормотал он и поставил стакан на столик. Стакан оставался почти полным. — Конечно. Я расскажу вам все, что мне известно.

— Вы выступали против участия вашего отца в Движении, не так ли? — с еще большей осторожностью продолжал разговор Кастилья.

Японец кивнул.

— Да. — Он смотрел прямо на президента, не отводя глаз. — Мой отец и я — мы никогда не были врагами. Но при этом я не скрывал от него мои взгляды.

— Которые заключались... — продолжал направлять разговор Кастилья.

— В том, что цели Движения Лазаря были высокими, даже благородными, — мягко произнес Номура. — Кто не хотел бы видеть нашу планету очищенной, безопасной от новых загрязнений и мирной? Но его идеи? — Он пожал плечами. — Безнадежно нереалистичные в лучшем случае. Бред сумасшедшего — в худшем. Мир балансирует в буквальном смысле на лезвии ножа. С одной стороны — массовый голод, хаос и варварство, а с другой — потенциально возможная утопия. Технология позволяет поддерживать это неустойчивое равновесие. Откажитесь от наших передовых технологий, как этого требует Движение, и вы, несомненно, швырнете всю планету в кошмар смерти и разрушения, от которого она уже никогда не сможет пробудиться.

Кастилья кивнул. Подход собеседника к этой проблеме практически полностью совпадал с его собственным.

— А что на это отвечал Дзиндзиро?

— На первых порах отец со мной соглашался. По крайней мере, частично, — ответил Номура. — Но он считал, что темп технологического прогресса слишком велик. Массовые работы в области клонирования, генетической инженерии и нанотехнологии очень беспокоили его. Отец боялся ускорения прогресса, считая, что он дает несовершенным людям слишком большую власть над самими собой и над природой. Однако когда он участвовал в основании Движения Лазаря, то рассчитывал использовать Движение как средство для того, чтобы затормозить научный прогресс, а вовсе не останавливать его полностью.

— Но затем его подход изменился? — спросил Кастилья.

Номура нахмурился.

— Да, — признался он как бы через силу. Он поднял стакан, с секунду рассматривал мутноватую янтарную жидкость, а потом снова поставил стакан. — Движение начало воздействовать на него. Его взгляды становились все более радикальными. А слова — все более ожесточенными.

Президент внимательно слушал, не говоря ни слова.

— По мере того как другие основатели Движения умирали или исчезали, мысли моего отца становились мрачнее и мрачнее, — продолжал Номура. — Он начал утверждать, что на Лазаря идет наступление... что Движение стало объектом тайной войны.

— Войны? — резко переспросил Кастилья. — Кто же, по его мнению, вел эту тайную войну?

— Корпорации. Некоторые правительства. Или элементы из их разведывательных служб. Возможно, даже кто-то из вашего ЦРУ, — ровным голосом произнес японец.