Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг.

Калужская «Коммуна» жаловалась: «Спекуляция, словно болезнь, охватила подгородние деревни. Никакие заградительные отряды, стеснения и лишения не останавливают любителей легкой наживы, потерявших ум в погоне за «керенками». «Дорогие гости» с мешками и котомками готовы прыгнуть на крышу вагона, опуститься в трубу пыхтящего паровоза или привязать себя к буферам. Зараза глубоко въелась в душу подгороднего крестьянина. Кто скажет, как ее вылечить?» 12 января 1919 г. были утверждены правила для заградительных отрядов и их начальников. Запрещалось провозить зерно, муку и крупу; эти товары при обнаружении отбирались. Разрешается провозить каждому: хлеба печеного — 10 фунтов, мясных продуктов — 5 фунтов, масла — 2 фунта, сала — 2 фунта, кондитерских изделий или сахару — 2 фунта, а всего вместе не более 20 фунтов. На осмотр поезда отводилось не более 15–20 минут и только в исключительных случаях — до 1 часу⁵²⁰. А.Ю. Давыдов пишет о социальной мимикрии, в частности обширном рынке поддельных документов. Враги по своим социальным ролям научались находить негласные способы сосуществования. Так, начиная с 1919 г. и до конца военного коммунизма редки сообщения о перестрелках между мешочниками и «заградителями»

¹²¹.

Темы мешочничества и дезертирства, зеленовщины могли пересекаться прямо-таки буквально. Так, в Вятском и Котельническом уездах в конце мая 1919 г. наблюдалось массовое паломничество за хлебом в прифронтовую полосу, что страшно затрудняло продвижение отрядов, находившихся в командировке по очистке лесов Вятской, Костромской и Северодвинской губерний от дезертиров⁵²²

.

Советская политика в продовольственном вопросе была неизбежно противоречивой, ибо требовалось согласовать доктринальные положения с потребностями жизни. Показательно, что наиболее жестокий нажим на торговлю приходится как раз на вторую половину 1919 г.⁵²³, время самых упорных боев на «бело-красном» фронте и массового зеленого движения. Следующая атака придется уже на период окончания большой войны — конец 1920 г., и завершится введением нэпа.

Дезертиры, так сказать, профессиональные, они же наиболее упрямые зеленые, неизбежно оказывались в некоей серой зоне между основным массивом крестьянства, властью и миром преступным. Участник Тамбовского восстания оставил интересную зарисовку развития взаимоотношений деревенского сообщества с дезертирами. Они стали появляться в чащах и оврагах с осени 1917 г., с крестьянами устанавливали меновую торговлю. В 1918 г. дезертирские группы стали стремительно расти, к местным скрывающимся дезертирам добавился пришлый элемент — бежавшие из Красной армии. Дезертиры стали смелее, облагали деревни данью, но не боялись и столкновений с продотрядами. Деревня страдала от бесцеремонных поборов, но нуждалась в дезертирах как острастке для большевиков. Согласно этому автору, в районе Знаменки Тамбовского уезда именно с обращения ограбленных продотрядом крестьян к местным дезертирам и началась широкая повстанческая борьба уже в рамках антоновщины⁵²⁴. Один из идейных борцов против советской власти на Рязанщине Сергей Никушин вынужденно общался с «безыдейными» дезертирскими отрядами, оказывая и получая поддержку, делясь добычей и т. п., и, очевидно, тяготился таким союзничеством. Отделяли себя от «уркаганов» и зеленые повстанцы Псковщины, в то время как советская сторона усиленно лепила образ дезертира-зеленого как уголовника и беспробудного пьяницы⁵²⁵

. Летом 1920 г. в борисоглебских краях «поездки производились исключительно днем, так как ночью ездить было опасно вследствие случавшихся на дорогах ограблений с убийствами, что советская власть приписывала зеленым, а зеленые и крестьяне (а многие ли в то время из крестьян Борисоглебского уезда не были зелеными, хотя бы в душе только?) — большевикам. В действительности же этим делом занимались обыкновенные разбойники, пользовавшиеся неорганизованностью милиции, ее трусостью и ленью»⁵²⁶. В коллекции самооценок участников войны Гражданской есть «бандиты». Один из них, участник грабительской шайки, так вспоминал о взаимоотношениях с зелеными: «Мы глубоко в лес ушли, оттуда и налетали. Только очень нам зеленые мешали. Добудешь всего, запразднуешь, а они навалятся, все у нас заграбастают — и нет их! Мы им уже на сосне прокламацию клеили, чтобы шли они в бандиты и работали совместно. Ответили они письменно: «Нет, мы зеленые, а бандитов брезгаем»⁵²⁷. Перед нами интересный пример лесной щепетильности. Похоже, зеленые нашли способ поддерживать свое существование, грабя грабителей.