Зеленые яблочки (СИ)

Новоиспеченный муж, словно и не заметив крупной соли на ломте, пережевал его и не поморщился. Он не обращал внимания и на выкрики. Наконец, молодых увели в дом и усадили во главе стола, застланного белой кружевной скатертью, купленной у Маришки. Гости чинно рассаживались за длинные столы, каждый соответственно своей одежке. Приехавшие заняли почетные места около молодых и рядом с хозяевами. Местная родня со стороны жениха и невесты скромно поместилась за дальними столами. Никто не возражал, несомненно, приехавшие люди нужные хозяину, да и кто их знает, какого они звания? Наконец все благополучно разместились. Паранька победно оглядывала гостей, а как же, вон какого парня отхватила. Она его в люди выведет. Евсей придирчиво оглядывал столы; вдруг не хватает чего на них, ломящихся от городских и деревенских яств? Но на столах места свободного не было от тарелок и блюд. Даже вон огромный осетр посреди стола красуется, весь в зелени. А как же иначе? Из Царицына и привезли. Чай не лето сейчас, не пропал в дороге. А уж разных колбас городских, да окороков, пирогов, да пирожных — не счесть. Домашнего жареного поросенка разглядел на столе Евсей. Городские, запечатанные сургучом бутылки, радовали хозяйский глаз. Это вам не Колыванихина «первостатейная», это монополька.[5] Кроме того, для барышень привередливых вина понаставлены в бутылках темных, да с наклейками, коих доселе не видали в деревне. Глаза Евсея Григорьевича победно блеснули. Еще бы! Теперь на каждом углу свадьбу обсуждать будут! Он постучал вилкой по хрустальной рюмке, привлекая всеобщее внимание. Гости замерли. Евсей поздравил молодых, произнеся длинную, немного путанную речь, в конце которой он не выдержал, и со слезами на глазах, полез к Егору с объятиями: береги, зятек, кровинушку! Единственная она у меня.

Гости зашумели, поднимая рюмки, задвигали тарелки и за столом оживились. Деревенские, не особо умеющие пользоваться вилками, посматривали друг на друга. Но городские закуски вызывали интерес и преодолев смущение, они, глядя как городские управляются с тем или иным незнакомым блюдом, потихоньку смелея от выпитого, налегали на закуски. Наконец гости, утолив первый голод, вспомнили о молодых. Разом понеслись выкрики: «Горько! Горько!» Паранька локтем подтолкнула молодого мужа под рукав нового костюма. Тот скучающе ковырялся в тарелке и, видимо, ничего не слышал. Егор подскочил от неожиданности и чуть не свалил со стола дорогой хрустальный графин. Поцелуй получился куцым, и не удовлетворенная публика в разочаровании зароптала: кто ж так целует молодую жену? Видимо, учить надо. Заставляли целоваться еще. Паранька млела от поцелуев и всеобщего внимания. После выпитого гости перестали церемониться и вот уже приехавшие купцы вышли курить вместе с местными крестьянами. Нашлись общие вопросы для обсуждения. Только городские бабы никак не хотели общаться с деревенскими. Они шушукались в уголке, обсуждая деревенских: вырядились! Таких фасонов и не носит никто. Посмеивались в кулачок, не боясь обидеть деревенских. Свадьба шла своим чередом. Дарили подарки, пили, ели. Разомлевших работники относили в пустые комнаты, на кровати.

* * *

На хуторе Катерина проплакала всю ночь, дочь металась по постели, и никакие настои не могли помочь. Михаил тоже не спал и все не отходил от любимой дочери. За эту ночь он поседел и осунулся. Дед Василий на печке всю ночь шептал молитвы, бабка вздыхала. Кот Кисель не слезал с подушки на постели Даши, сколько не гнала его Катерина. Даже Валяй и Окаянный всю ночь скреблись у порога, словно могли помочь молодой хозяйке.

Этой же ночью в спальне молодых чуть не возник пожар. Егор, несмотря на то, что жениху не положено пить на свадьбе, не держался на ногах. Молодой жене пришлось чуть ли не волоком тащить его в спальню. Он размахивал руками и задел стоящую на столе лампу. Стекло разбилось и на пол плеснул керосин, горевший фитиль упал как раз в лужу, пламя тут же стало пожирать керосин. Пришлось Парашке, схватив подвернувшееся под руку атласное одеяло, тушить пламя. Никто не увидел этого. Только мать Егора, смотревшая вслед молодым, утирала слезы. И не были эти слезы слезами радости или умиления… Парашка, сопя, снимала с мужа сапоги. Она была в ярости.

«И от запоев его лечить пора» — думала она. Наконец, раздев мужа, улеглась с ним рядом.

Утром Егор проснулся с мутным сознанием, что все происходящее не с ним было. Голова кружилась, его подташнивало. Паранька предусмотрительно принесла капустного рассолу. Егор выпил и стало легче. Но все равно не верилось, что он женился.

* * *