Зеленый человек

Эми выключила телевизор и сидела на постели, но в другой позе.

— Дедушке стало нехорошо, — сказал я.

— Он умер?

— Да, но все так быстро кончилось, что ему не было больно. Он и не подозревал ни о чем. Понимаешь, дедушка — такой старенький, что этого можно было ждать со дня на день. Со стариками иначе не бывает.

— Но я хотела столько ему рассказать.

— О чем?

— Много о чем.

Эми встала, приблизилась и положила руки мне на плечи.

— Очень жаль, что твой отец умер.

После этих слов у меня брызнули слезы. Я сидел на ее постели несколько минут, пока она держала меня за руку и гладила по шее. Когда слезы высохли, она отослала меня прочь, сказав, что о ней беспокоиться не надо, что она выдержит, а завтра утром мы увидимся.

В столовой обе женщины сидели на подоконнике, Даяна обнимала Джойс за плечи. Джойс опустила голову, и ее желтые волосы падали на лицо. Джек протянул мне бокал, наполовину наполненный виски с водой. Одним глотком я выпил все.

— Эми в порядке? — спросил Джек. — Хорошо, я загляну к ней через пару минут. А сейчас давай перенесем твоего отца к нему в постель. Мы справимся, но если тебе трудно, я могу спуститься и привести кого-нибудь.

— Я сам. Вдвоем мы донесем.

— Тогда пошли.

Джек взял отца под руки, а я — за ноги. Даяна поторопилась открыть дверь. Держа верхнюю часть тела, Джек следил, чтоб голова отца не болталась. Пока мы шли, он продолжал говорить.

— Как только положим его, я позову юного Полмера, и, если ты не возражаешь, он сделает снимки. Сегодня вечером больше ничего предпринимать не надо. Районная сестра придет рано утром и займется им. Я также буду у тебя со свидетельством о смерти. Кому-нибудь надо зарегистрировать свидетельство в Больдоке и договориться о похоронах. Ты это сделаешь?

— Да.

Мы стояли в спальне.

— Что ты ищешь?

— Простыню.

— Там, в нижнем ящике.

Мы накрыли отца простыней и вышли. Все остальное тоже было вскоре улажено. Мы немного поели, Джек, пожалуй, больше других. Вошел Дэвид Полмер, он слушал, говорил и смотрел вокруг с выражением самого глубокого сочувствия, затем вышел. Я позвонил моему сыну Нику, двадцати четырех лет, ассистенту преподавателя французской литературы в университете в Мидленде. Он сказал, что найдет кого-нибудь, кто присмотрит за двухлетней Джозефиной, и приедет на машине с женой Люси завтра утром, как раз ко второму ленчу. У меня защемило сердце, когда я понял, что больше оповещать некого: брат и сестра отца умерли, а у меня не было ни брата, ни сестры. Около половины двенадцатого, когда до ухода последних завсегдатаев оставалось еще добрых три четверти часа, разнеслось известие о смерти и наступили покой и тишина. Под конец у выхода из жилого помещения стояли только мы с Джойс и чета Мейбари.

— Не спускайтесь, — сказал Джек, — Фред нас проводит. Вам надо хорошенько выспаться. Пусть Джойс примет одну красную таблетку, а Морис — три таблетки бельрепоза.

Без всякого выражения он добавил:

— Да, мне жаль, что его больше нет. Старик был порядочным здравомыслящим человеком. Полагаю, тебе будет его недоставать, Морис.

Это слабое проявление сочувствия и взгляд, выражающий какую-то отрешенную симпатию, были первым и вполне бескорыстным откликом Джека на случившееся, других соболезновании не последовало. Он пожелал спокойной ночи высоким монотонным голосом, каким случалось посылать приветствие через зал Фреду или другому бармену, и пошел к лестнице. Поцеловав Джойс и бросив взгляд в мою сторону, но не на меня, Даяна последовала за ним. На ее лице не было привычного многозначительного выражения, говорящего о том, что в ее молчании заключены более красноречивые откровения, чем в словах, и это меня почти растрогало. То же самое можно было сказать и о ее ранее неприступном виде. Я почувствовал, что обделен состраданием, когда спрашивал себя, сколько же времени будет продолжаться столь необычное поведение, но интересоваться этим не переставал. Ведь только под давлением непреодолимых обстоятельств человек может измениться к лучшему.

— Пойдем сразу же спать, — сказала Джойс. — Ты, должно быть, совершенно измучился.

Действительно, физически я был выжат, как лимон, словно целый день простоял в одном положении, но спать или ложиться в постель в надежде на сон мне не хотелось.

— Выпью еще виски, — сказал я.

— Много не надо, Морис. Только одну порцию, самую маленькую, — сказала она с мольбой в голосе. — Не пей здесь, возьми с собой в спальню.