Зеленый человек

Следующая сцена развернулась совсем рядом. Началось какое-то движение, и две смутные тени, постепенно вырастая, начали продвигаться вперед, причудливо, как я замечал и раньше, сокращаясь в ракурсе, так, что их периферийные части несоразмерно выпячивались. Освещение постепенно слабело, но было достаточным, чтобы вначале я разглядел какое-то четвероногое существо размером с маленькую свинью, а потом — двуногое, с такой же, как у напарника, кожей. Его очертания отдаленно напоминали человеческие, но это был не человек, не какой-нибудь там троглодит и не обезьяна. Я не могу подобрать название ни для него, ни для его собрата. Плоть, которая их формировала, казалась мягкой и пористой и, приобретая все большую пористость и податливость, начинала распадаться, хотя сразу же сливалась вновь. Конечности, лишь отдаленно напоминающие реальные, уменьшались в размерах и исчезали, но в тот же момент новые наросты начинали вспучиваться на их туловищах, то перекручиваясь, то распрямляясь и постоянно меняя форму как одного, так и другого существа. В какой-то момент они оба сомкнулись друг с другом, связанные воедино очень толстым канатом, образованным, возможно, из живой ткани, но уже в следующую минуту большее из них начало разделяться надвое по продольной оси. Вероятно, это зрелище было воспроизведением тех гипногогических галлюцинаций, которыми я страдал и которые сейчас воссоздал другой разум; или они появились под внушением, направленным непосредственно на меня, хотя в данную минуту я бодрствовал и сидел с открытыми глазами. Я чувствовал, что теряю самообладание.

Шум, который сопровождал действо, по-прежнему лишенный всякого ритма и музыкальности, тем не менее сохранял способность менять громкость. Когда он спадал, мне удавалось различить монотонный голос Андерхилла — тот самый, что слышался в доме вчера вечером, когда меня преследовали видения, и который я принял за голос священника во время литургии. Я посмотрел на стол перед собой: серебряная фигурка исчезла.

Пока это было самое худшее из того, что произошло. Надо было шевелиться. Не успел я встать на ноги, как все погрузилось в кромешную тьму, и в то же мгновение шум превратился в плеск множества крыльев, визги и карканье, а запах — в вонь, характерную обычно для птичника или курятника, но во сто крат усиленную и совершенно невыносимую. Через несколько секунд вокруг моей головы уже роилось сонмище маленьких красно-зеленых птичек, очевидно, они фосфоресцировали, так как несмотря на отсутствие наружного источника света были такими яркими, словно под лучами солнца. Щелкая крохотными клювами, они шныряли и кружили около моего лица, пикировали на него и колотили крыльями по щекам, подбородку и глазам, хотя прикосновений я не чувствовал; внезапно, подобно огоньку свечи, темнеющему от нагара, теряли яркость, но их количество не убывало. Я смежил веки, но чувствовал, что они по-прежнему рядом, прикрыл глаза рукой — безрезультатно, заткнул пальцами уши — карканье и щелканье продолжались. У меня перехватило дыхание, я не мог даже вскрикнуть; время от времени старался пробиться к двери, но каждый раз одна из птичек бросалась мне в лицо, и приходилось начинать все сначала. Полностью и безвозвратно потеряв ориентацию, я услышал сквозь шум смех Андерхилла, и вдруг оказалось, что я наверху, в столовой, рядом со вскрытым участком пола, и что я кладу в карман распятие (о чем сразу же забыл). В следующую секунду я опять очутился среди птиц, в самой их гуще, но рука моя все еще (или снова) сжимала распятие. Несмотря на то, что птицы, удвоив энергию, с диким карканьем продолжали наступление, я бросил распятие в ту сторону, откуда доносился голос Андерхилла, и услышал, как оно ударилось о стену или пол.

Медленно, но неуклонно положение стало меняться. В поле моего зрения птиц стало меньше, они роились только прямо перед глазами или слева, но стало заметно, что каким-то невероятным образом они сплющиваются, хотя атак не прекращают, а их гомон словно у радиоприемника со сбитой настройкой постепенно убывает. Теперь, собравшись в узком и постоянно сужающемся секторе слева от меня, птицы слились в волнистую зыбкую массу, словно экран, на который проецировалось их изображение, развернули под углом ко мне, и до меня долетал лишь слабый единообразный гул. Вскоре перед глазами не осталось ничего, кроме вертикальной светящейся пятнистой полосы красно-зеленого цвета, постепенно угасавшей в полном безмолвии. Я стоял один посреди темного зала, и только сквозь окна просачивался лунный свет.

Я понял, что, вероятно, некоторое время назад погасил настольную лампу и направился к двери, рядом с которой находились выключатели. По дороге я заметил, что в углу, там, где вначале появился Андерхилл, что-то тускло сверкнуло. Я подобрал лежавшую на полу вещицу, но это было не распятие, а серебряная фигурка, и тут же услышал, как снаружи, с правой стороны, раздался слабый, но пугающий хруст, а с другого края — голос Эми, звавший меня.