- Вправо немного. Вправо, говорю! - раздавалось со стороны небольшого пригорка, на котором два бойца заново устанавливали пограничный столб с гербом Советского Союза. - Да, нет! Не туда! Вправо толкни! - столб никак не хотел стать прямо. - Вот, вот... Хорошо. Теперь герб. Герб поправь! - наконец, крикнул старший лейтенант, руководивший восстановлением пограничной линии.
Бывшая застава располагалась довольно неудачно, если оценивать ее оборонительный потенциал. После переноса государственной границы в 1939 г. в погранзаставу пришлось ставить почти в чистом поле — это оказалось единственное более или менее приемлемое место. Сами казармы для пограничников и одноэтажный хозяйственный корпус с ружкомнатой находились примерно в километре от протекавшей по границе речки. Немного в стороне от основных построек виднелась паутина вырытых траншей, которые бойцы в спешном порядке восстанавливали.
- Значит, так старшина, - старший лейтенант Маскаев ответственный за этот участок обороны, на планшете резал секторы. - Приказ ты слышал. Завтра, максимум послезавтра, нам следует ожидать мощного удара с той стороны, - заросшим щетиной подбородком он кивнул в сторону речки. - Ты ведь местный? … Ты чего? - стоявший перед ним старшина чуть покачнулся. - Илья Сергеевич?! - всегда собранный, не унывающий боец «поплыл». - Вот черт! Карташов сюда! - со стороны груды кирпичей, год с небольшим назад выполнявшей роль ружкомнаты, метнулся коренастый боец. - Держи его. Вот, так..., - вдвоем они осторожно положили старшину к каменной глыбе. - Не пьяный вроде, - командир с сомнением повел носом , ничего не почувствовав. - Илья Сергеевич? Давай санитара сюда! Подожди..., - вдруг рукой он схватил вскочившего на ноги бойца. - Он плачет...
Это было странное зрелище. Старший лейтенант и один из его бойцов сидели на корточках возле третьего — плотного мужчины средних лет, у которого медленно текли слезу по лицу. Какое-то время он никак не реагировал ни на окрики, ни на похлопывание по щекам. Пока, наконец, прибежавший санитар не сунул ему под нос вату, смоченную в нашатыре.
- Убери..., - прошептал он еле слышно, пытаясь оттолкнуть руку с ватой от своего носа. - Убери, клистерная твоя душонка, - санитар сразу же убрал вату. - Не видишь что-ли худо мне?! - его прежде бессмысленно блуждавшие глаза сфокусировались на лейтенанте. - Худо! Старшой, воевал я здесь... Понимаешь, воевал, - руками он потянулся к вороту гимнастерке, чтобы ослабить его. - Вот прямо тут, - он перевел взгляд на дальнюю часть траншеи, которая была выдвинута вперед. - В окопе сидел с карабином. Рядом земляк мой с Полтавщины, Санька Мельников, - лейтенант подвинулся в сторону, словно почувствовав, что своим телом загораживает ему обзор. - Почти шесть часов мы тут стояли..., - никто не проронил ни слова все это время. - Сначала все думали, что провокация. Даже не стреляли в ответ, а потом они ударили минометами, - санитар непроизвольно покосился на покрытую воронками от мин площадку перед остатками казармы. - Тогда только отвечать начали, да считай часть отряда как корова языком слизала... А мы, старшой, все равно держались! - сквозь слезы продолжал рассказывать он. - Они дадут пару залпов минами и в атаку идут, а мы им в Бога, душу … мать.... отвечаем, что мол стоим еще, сволочи, … держимся еще... А командир все слушал, не подходят ли наши из крепости, - старшина переводил взгляд с одного на другого, словно пытался спросить их, как же так случилось, что они все погибли, а он вот тут, живой сидит. - Все говорил, что вот — вот подмога подойдет. Еще продержаться надо. Еще одну атаку отбить... Потом ранило его, а он все спрашивал, не слышно ли, как наши танки едут.
Он рассказывал и рассказывал. Быстро, захлебываясь от слез, говорил о сухой, горькой, удушливой взвеси, которая поднималась над окопами и которая мешала им дышать. Говорил о том, как их пулеметчик, когда кончились патроны, приладил к валявшейся рядом винтовке штык и никому не говоря ни слова бросился на врага. Говорил о том, как их забрасывали гранатами, обошедшие их с фланга немцы...
- Почти шесть часов застава стояла, почти шесть часов немец не мог пройти дальше, - он с ненависть смотрел на стоявшие у небольшого подлеска ровные ряды аккуратных березовых крестов, с надетыми на них немецкими касками. - В конце осталось нас пятеро из всей заставы. На всех три карабина, командирский ТТ, разбитый пулемет да горстка патронов …, - он опустил голову вниз. - Позвал меня командир к себе. Иди, говорит, Илюха до крепости! - его голос стал еле слышен и остальным приходилось напрягать слух, чтобы услышать все, что он говорил. - Иди и передай нашим товарищам, что двадцать третья пограничная застава еще держится, что пока мы живы, ни один враг не перейдет государственную границу Советского Союза... Иди, говорит..., - он поднял голову и красными от боли и слез глазами посмотрел на лейтенанта. - Веришь, старшой? Скажи, веришь?
Он не отрываясь смотрел на командира, словно тот оставался его последней надеждой, словно ждал от него приговора.