Зелимхан

Большинство людей на вечеринке было в овчинных шубах, надетых поверх грязных бязевых или ситцевых рубашек, но у каждого висел кинжал на узком кавказском ремне. А кое у кого в кобуре или за поясом торчали пистолеты-кремневки. Многие были обуты в ичиги из сыромятной кожи. Те, что побогаче, были одеты в ладные суконные черкески, а на ремнях у них висели кинжалы в серебряных с позолотой ножнах и пистолеты, инкрустированные по стволу серебром, с набалдашниками из слоновой кости. Папахи у всех собравшихся были набекрень.

После того как мужчины по старшинству и по очереди поздоровались с вновь прибывшими, им были предложены почетные места. Наконец все расселись, и вечеринка потекла по узаконенному обычаем руслу.

Зелимхан незаметно наблюдал за окружающими людьми. Еще в самом начале он заметил девушку в голубом шелковом платье, с большим кулоном на шее. Она слегка приподнялась и, стыдливо закрываясь тонким оранжевым шарфом, чуть заметно кивнула Аюбу. На одно мгновение ее темные глаза задержались на юноше, но тут же стали бродить по лицам, пуская по ложному следу досужих наблюдателей. Зелимхан понял, что это любимая девушка Аюба. Он часто слышал о ней от юноши и знал также, что родители ее и думать не хотят о молодом абреке.

Все девушки на вечеринке были нарядно одеты. Они сидели напротив мужчин в почетном углу с сияющими улыбками, кокетливо поглядывая на молодых людей. Их воздушные головные уборы в свете тускло мерцающей лампы подчеркивали естественную красоту лиц.

Мужчины, тихо переговариваясь между собой, иногда перебрасывались отдельными фразами с девушками. Многие курили, частенько сплевывая на пол. Под низким потолком стоял густой дым от крепкого самосада.

Но вот тамада мужчин, обращаясь к тамаде женщин, сказал:

— Прошу вас передать нашим девушкам, чтобы они позаботились о наших гостях.

— Хорошо, — мягко ответила та, приподнявшись. — Можете быть спокойны, я уже позаботилась о наших гостях.

— Баркалла, — поблагодарил ее тамада мужчин, удовлетворенно кивнув головой.

Все умолкли. Молодые улыбались и переглядывались между собою. А когда заиграла гармошка, первым вывели на танец Аюба. Стремительно вылетев на середину комнаты, он принялся вырисовывать своими мягкими сафьяновыми сапогами замысловатые фигуры. Тут же вывели девушку. Аюб внезапно остановился и, пропустив ее вперед, плавно последовал за ней. Обойдя один круг, второй рядом с девушкой, он вновь закрутился волчком, выполняя самые сложные вариации танца с невероятной быстротой. Под конец он стал описывать круги вокруг девушки, стараясь заставить ее первой выйти из танца.

— Хорошо танцуешь, — похвалил друга Зелимхан, когда тот, едва переводя дух, присел возле него.

— Это только ради тебя, — улыбнулся атагинец, — а так я вообще никогда не танцую.

Когда танцы закончились и гармонист замолк, Зелимхан с Аюбом встали и, попрощавшись с хозяином дома, удалились. Нескольким друзьям, вышедшим за ними следом, Аюб дал понять, что они с Зелимханом сейчас же уходят из аула. Но выйдя за его пределы, абреки вскоре свернули в сторону и, описав полукруг, вернулись назад. Стояла кромешная тьма. Аюб постоянно озирался по сторонам, хотя ничего не видел. Ему все казалось, что кто-то крадется за ними.

Моросил мелкий холодный дождь со снегом. Ноги скользили по утоптанной дороге, и Зелимхан дважды натыкался на прутья плетня. Он чутьем, как волк, отыскивал надежную точку опоры, хотя ноги его нестерпимо ныли. Приобретенный за годы скитаний и бездомности ревматизм в последнее время все чаще давал знать о себе.

Так они и крались, два абрека. И Аюб начинал уже успокаиваться, полагая, что ему удалось запутать следы, а между тем с того самого момента, как они вышли с вечеринки, и в самом деле за ними неслышно следовала какая-то тень. Прижимаясь к заборам и замирая от каждого своего неосторожного движения в густой тьме, неизвестный шел за двумя друзьями, стараясь не слишком приближаться к ним.

Абреки спустились в глухую балку и прошли по мостику через шумливую речушку. Тут же за речкой в густом заброшенном саду стоял дом родственника Аюба, у которого они останавливались перед отъездом в Грозный. Здесь были тогда оставлены их кони.

Вскоре в доме смолкли приглушенные голоса, потухли огни. По двору, осматривая запоры у конюшни и у ворот, последним дозором прошел хозяин.

А неизвестный, притаившийся под деревом на той стороне речушки, дождавшись, когда уйдет и хозяин, повернулся и исчез во мраке. Кругом ни звука. Темная морозная ночь окутала аул мертвой тишиной.

* * *

На рассвете, когда Зелимхан с Аюбом собирались в путь, хозяин дома — полный краснощекий мужчина — рассказал им о воззвании, с которым веденский кадий Оба-Хаджи и шалинский Юсуп-мулла обратились к верующим.

— В прошлую пятницу в мечети при всем народе зачитывали, — сказал он, обращаясь к Зелимхану.

— Что же они там пишут? — поинтересовался харачоевец, полой черкески протирая винтовку.

— Они говорят, что вы против шариата и мусульманской религии, — отвечал хозяин, давая понять, что все это касается лишь Зелимхана.