Зелёная земля

и вдруг понравилось всё самое простое

и драгоценное, а прочее – ушло,

и стало ясно, сколько что на свете стоит,

и что есть золото, и что есть барахло.

Держись за веточку, покуда не угасла,

держись за веточку иного бытия,

держись за веточку: она твоё богатство,

она спасёт тебя и выкупит тебя

у беззастенчивой судьбы, у ростовщицы, -

держись за веточку петляющей душой,

держись за веточку: она твоя защита

и здесь, в отечестве, и там, в земле чужой!

Держись за веточку – и примет как товарищ

у врат своих тебя Господь через сто лет,

когда ты вынешь из кармана и предъявишь

зелёный пропуск, благовещенский билет.

* * *

Отыщем какой-нибудь мост -

весьма подвесной и воздушный -

и прямо из сердца ведущий

в заброшенный дом Анны Монс.

Немецкой пойдём слободой,

уместной походкой немецкой

на поиски светлого места,

где память была молодой,

где память растила герань,

и где героиней романа

была государыня Анна,

и где, куда только ни глянь,

топорщился чинный крахмал,

гуляли солдаты из воска…

такое потешное войско,

в котором порядок хромал!

Под пулями или стрелой,

где нынче без низа и верха

возводится дом нежилой, -

не стой на окраине века.

* * *

На глухом перекрёстке столкнувшихся дат,

между старым и новым обетом,

растерялась душа, и огни не горят,

и над всею Москвою натянут канат,

и не хочется думать об этом.

Что за грусть, моя радость, а впрочем, молчи:

всякий канатоходец с приветом -

и особенно канатоходец в ночи,

впрочем, все мы тут странники и циркачи,

и не хочется думать об этом.

И когда наконец – с перекошенным ртом -

отлетит моя жизнь рикошетом

прямо к Вашим ногам, то в луче золотом

не захочется даже подумать о том,

что не хочется думать об этом.

* * *

Почему-то на краешке пропасти -

я заметил, что именно там, -

лезут в голову всякие глупости:

я-тебя-никому-не-отдам.

Это всякие общие глупости,

это искры чужого огня:

я веду себя – вот ещё новости! -

так, как будто ты есть у меня.

А на самом-то деле ты облако,

и хозяин твой, видимо, Бог, -

мне позволено быть только около,

на дистанции в несколько строк.

И железные щёлкают ножницы,

и мне слышится в каждом щелчке:

не ходи за границу возможности,

не мечтай о таком далеке.

Жизнь смеётся – банальная, пегая:

– Я Тебя Никому Не Отдам, -

полоумным анапестом бегая

по твоим драгоценным следам.

* * *

Загорелся фитилёк в ночнике,

заметался мотылёк в уголке,

а часы идут – и сбились с пути,

и показывают грусть без пяти.

И, сама ещё не зная к кому,

занавеска улетела во тьму,

и звезда упала наземь с ветлы,

и глаза твои ночные светлы.

Перед тем как нам с тобою уснуть,

хочешь – я тебе скажу что-нибудь?

* * *

Под нашим оранжевым, в дольках, зонтом,

а нет – так под чёрным зонтом

давай мы окажемся в парке пустом,

а нет – так пускай не в пустом.

Давай громыхать прошлогодней листвой -

старьёвщика лавка, boutique…

Пусть сойка летит над твоей головой,

а нет – так пускай не летит.

Довольно тогда, чтобы в березняке

стрельнула одна свиристель,

а нет – так довольно, чтоб невдалеке

какой-нибудь дрозд просвистел.

Ну ладно, и так, без дрозда, не беда!

И я, одиноко бредя,

твержу: хорошо, пусть не будет дрозда.

Но пусть уж тогда – и дождя!

КРАСКИ

Шесть стихотворений

Александрийская лазурь

Не знаю, чей высокий росчерк

прервал чреду весенних бурь,

но целый день меня морочит

александрийская лазурь.

К чему чужих ремёсел тайны

тебе, – нашептывает дурь, -

что тебе в словосочетаньи

александрийская лазурь?

Всё! – говорю, и – прочь из дому:

лазурь, я не могу без Вас;

всё! – говорю, – что по-другому

нет сил и смелости назвать:

вперёд, вперёд бесповоротно,

где из-за каждого угла

и где из каждой подворотни -

александрийские дела!

Так я, наверно, умираю:

лазурь, не покидай меня,

коснись меня слепой игрою

голубоглазого огня!

Вернув назад всё, что дарили

(гуляли, помню, в золотом!), -

бегу, хватая праздным ртом

лазурь чужой Александрии.

Бьянка ди Венеция

Это только дефиниция,

это больше ничего,

только бьянка ди Венеция -

колокольчик речевой,

это только интонация

из чужого далека:

банка с бьянка ди Венеция

полетела в облака!

Не зелёными каналами,

а канавами в снегу,

а свинцовыми белилами

пробавляюсь как могу -

не весёлыми посулами,

а суровыми «держись!»

…а свинцовыми белилами

угощаю нашу жизнь.

Но отравленная специя

украшает бедный стол -

банка с бьянка ди Венеция

на подносике пустом.

Неаполитанская жёлтая

Что ж так тяжёл и тёмен шёлк твой,

что ж так далёко до весны?

Ты неаполитанской жёлтой

хоть капельку одну возьми,

беспечной кисточкой своею

взмахнув и уронив мазок!

Вот так: теперь уже светлее,

но, может быть, ещё разок?

Или тогда китайской джонкой

в сухие уплывём края,

раз неаполитанской жёлтой

нам не хватает, жизнь моя,

или не так… оставим это:

с нас хватит, жизнь моя, вполне

полоски узенького света

в одном зашторенном окне.

Зелёная земля

Ты помнишь, как толпились годы

на берегу – и в их толпе

зелёная земля свободы

уже мерещилась тебе?

Куда мы только не летаем

с тоски, зелёная земля:

наш рай земной необитаем

и непригоден для жилья!

Да было ль вообще – хоть что-то?

Травинка? Ветка бузины?

Смешно, когда уже все счёты

с судьбою, в общем, сведены -

и даже на хороший ливень

наш небосвод не слишком щедр!