Землетрясение. Головокружение

И ушла. Но эта её скороговорочка про ружья, которые «твои будут», поразила Костю. Он вдруг вот только теперь уразумел, кто он в этом чужом ему доме, что за роль ему тут уготавливается. Он прилетел на зов тётки не сослепу, конечно. Разговор об овдовевшей Анне Николаевне давно уже вёлся у них дома, её телеграмма не была неожиданностью. Одинок'ая старуха обращалась за помощью к единственным своим родственникам. Ей было худо, она умирала. Вот Костя и прилетел. Он даже боялся опоздать, не поспеть на похороны. Но не было дома отца, не сразу удалось раздобыть нужные деньги на билеты в оба конца и на жизнь в чужом городе, ибо само собой разумелось, — так они порешили с мамой, — что никаких денег за билеты Костя у тётки не возьмёт. Старушка последние дни доживает, а тут ещё про какие‑то с ней толковать деньги. То, что жила она в достатке, было известно, но, все едино, брать со старого, доживающего свои последние дни человека деньги представлялось делом просто немыслимым. А старушка‑то, оказывается, умирать и не собиралась. Она даже не была больна. Так зачем же он вызван? А затем он вызван, выходит, чтобы можно было поприглядеться к нему как к будущему наследнику. И вчера весь вечер к нему и приглядывались. Оттого и вопросы все эти, которыми закидали его, будто ему надлежало заполнить некую длиннющую анкету для поездки в неведомую страну. И что же, всё это, вот всё, что вокруг, могло когда‑нибудь стать его собственностью? Этот дом, мебель эта, книги? И эти ружья — тоже? Волчья шкура— тоже? Догадка эта поразила, смутила Костю. Нет, он не обрадовался, он смутился. За что, почему он станет владеть всем этим? Он смутился и изумился, он не был готов к внезапно предложенной ему жизнью роли. Он не знал, что ему нужно делать теперь, как вести себя. Он не знал, чего ждёт от него Анна Николаевна. Все эти её вопросы, поглядывания, вся эта её задумчивая многозначительность — зачем, к чему всё это? Как должно ему отвечать, поступать, как вообще ведут себя будущие наследники? Он ничего этого не знал. Он даже какой‑нибудь книжки про нечто похожее не мог припомнить. Наследник! Он — наследник! Костя растерялся.

И вот шёл он сейчас, ведомый двумя старухами, в универмаг, дабы обрядиться в новый костюм, поскольку, как ему было заявлено, племяннику Лебедева не к лицу ходить по городу в заношенных спортивных штанах, будто он какой‑то забредший в эти места бездомный бродяга.

Жарко было. Вот это действительно была жара, не чета московской. И даже улица, которой они шли, состоявшая из нескольких рядов ветвистых тополей, дубов и лип, просечённая вдоль полноводными арыками, собственно, не улица, а парк — проспект шириной в добрые сто метров, — даже и такая затенённая улица почти не защищала от зноя. Искупаться бы. Или хоть разуться и зашлёпать по дну арыка. Где там! Он шёл, как под конвоем. Впереди — Анна Николаевна, позади — тётя Лиза. Старухи зноя будто и не чувствовали. Они были в тёмных нарядных платьях, Анна Николаевна в шляпе, тётя Лиза в панамке. Они двигались не спеша и торжественно, хотя каждая на свой манер: Анна Николаевна шагала грузно, медленными, но широкими шагами, а её верная подруга семенила, но словно плыла, как это умеют делать чаровницы из ансамбля «Берёзка».

Костя то вперёд глядел, то назад глядел, то в небо, щурясь, — и никак не мог привыкнуть и к своим спутницам, и к этому сокрушительному солнцу, да и к самому себе посреди неведомого ему проспекта, в неведомом городе. Город, наверное, был красив, проспект этот и наверняка был замечательный, но Костя чувствовал себя потерянно и как во сне, что ли. Куда его ведут? Зачем? Не нужен ему никакой костюм. В этом городе и в одной рубашке некуда деться.

Долго шли. Пересекли небольшую площадь, по правую сторону которой был кинотеатр. Костя приметил, что у касс толпится всё больше молодой народ, студенты. Ещё длились каникулы, но уже повозвращались и в этот город его студенты, кто с практики, кто со строек. А был в молодой толпе у касс и вольный народ — школяры, и совсем зазубрившийся народ, так называемые абитуриенты. Костю изо всех сил потянуло в эту толпу. Да ещё и фильм шёл тот самый: «Новые приключения неуловимых». Заскочить бы сейчас в тёмный прохладный зал, забиться бы в толпу ребят — и нет никаких старух с их вопросами, расспросами, намёками, будто с ним разыгрывается какая‑то старинная пьеса, и нет этого дома с множеством комнат, с внутренней лестницей на второй этаж — ну, совсем декорация, — и с мебелью и убранством, как на сцене. Да куда там, какие там «Неуловимые», он‑то как раз и был уловлен.

Позади осталась площадь, покинут был спасительный проспект–парк, они вышли на новый проспект, где тень от тополей была узенькой и зыбкой. Солнце тоже было Костиным конвоиром, оно его обезволивало.