Земли семи имён

Удача не улыбнулась Хедвике ни в первой каменной лавке, ни во второй, ни в десятой: одни мастерские были наглухо закрыты, другие заколдованы, хозяева третьих не нуждались в подмастерьях… А может, завидев на пороге расцарапанную девушку в измятом платье, было куда спокойнее просто закрыть перед нею дверь.

В поисках мастерской Хедвика поднималась выше и выше: миновала казармы дворцового легиона, с удовольствием прошлась по пёстрому рынку – в честь приближавшейся ярмарки каждый прилавок был увит лентами, а земля засыпана свежей соломой. В рыбном ряду она зажмурилась: до того жарко сияла на осеннем солнце мокрая чешуя. На пекарской улочке закружили голову сладкие запахи масла, марципанов, миндаля и ванили. Зато в ткацком ряду Хедвика задержалась надолго, рассматривая отрезы льна, лоскуты шёлка, лотки коробейников и удивительно тонкой работы аграфы и пряжки. Она хотела было отыскать такой же аграф, что был у лютника в таверне, но посеребрённого барбариса нигде не приметила. Видимо, менестрель заказывал украшения у других мастеров – тех, что не выставляют свои изделия на пыльной рыночной лавке, прикрытой выцветшим бархатом.

Пройдя ароматный ряд зеленщиков, где пахло преющей на жаре кинзой и кисловатым тимьяном, Хедвика добралась до выхода с рынка. Дальше песчаная тропа обращалась в мощёную дорогу и круто поднималась к домам мастерового люда – туда, где над рынком разлапистым сыпучим уступом нависала ремесленная слобода: пыхтела печами кузнецов, громыхала ткацкими станками и звенела резцами ювелиров, мастеривших серебряные украшения, оправы для зеркал, подставки для книг, рукоятки ножей и кинжалов и другие прекрасные и опасные вещицы.

От того, что по ремесленной слободе без роздыху разъезжали повозки и подводы и спешили во все концы верховые и пешие, с обрыва, который рассекали кривые мощёные улочки, то и дело осыпались песок и земля. От этого на рынке с рассвета до самой ночи стояло редкое золотое марево. Песок вился, оседая на соломе, хрустел под подошвами и подковами, покрывал дощатые прилавки охряной пшеничной пылью. Хедвика заглянула было в ремесленную слободу, за кованые высокие ворота, исписанные мелом, но, оглушённая звоном, скрежетом и гулом, поскорее отошла обратно. Наверняка и здесь можно сыскать лавки каменных дел мастеров, но в эти пёстрые переулочки она войдёт, если только обойдёт весь город и не найдёт пристанища. Ремесленная слобода – место непростое, не тихое.

По Йону и окрестным деревням ходили легенды: мол, в мастеровых переулках Грозогорья живёт колдовская девчонка с тайным именем и чароитовыми глазами. Каждый, на кого она в полночь взглянет, теряет разум, влюбляясь безоглядно. А она смеётся, насмешничает с околдованным до рассвета, а потом превращает его в серебряного тура с витым костяным рогом.

Хедвика помотала головой, отгоняя наваждение, и пошла прочь от ремесленных улиц, не разбирая дороги, вверх и вверх. В конце концов она очутилась на маленькой пыльной площади Омеля – высокого лохматого господина с печальными глазами, который правил Грозогорьем, когда на месте города была лишь горстка рыбачьих хижин, а Зелёная Река несла свои тяжёлые, блестящие воды у самых ворот. В ту пору, говорят, меч и опустился на здешние горы…

На площадь Омеля выходили чёрные двери таверн, фасадами глядевших на Искристый тракт, конюшни и старое широкое крыльцо жилого дома. Подняв голову, Хедвика разглядывала забранные узорными решётками, увитые сухими цветами и завешанные разномастными шторами окна. Здесь, за каменным стенами, было тихо, но по другую сторону стен шумел Искристый тракт, ведущий к главной площади Грозогорья. Камни его в солнечную погоду сияли, как медяки, отполированные подошвами горожан, колёсами и копытами лошадей…

Хедвика нырнула в арку между домами, сделала несколько шагов во влажном, отдающем плесенью сумраке, наконец вышла на дорогу и тут же зажмурилась. Свет и гул хлынули на неё с Искристого тракта, подобно оглушающему водопаду. Улица гремела, подпрыгивали на ухабах колёса, с глухим рокотом сыпались на землю яблоки из прохудившегося мешка торговца, цокали кони, звенели узкие стеклянные трубочки, вывешенные перед окнами чайных комнат, а с верхних этажей, нависавших над трактом, неслась музыка и дробное постукивание молотка.

Стараясь держаться в тени стен, Хедвика двинулась вперёд, но уже через минуту толпа закружила её и вынесла на самую середину тракта. Она опасливо ёжилась, её то и дело подталкивали локтями, кто-то наступил на ногу, а над самой головой громко фыркнула лошадь. Вскрикнув, Хедвика отшатнулась, но не успела испугаться, как толпа уже повлекла её дальше, к увешанной флагами горловине широкой улицы, где Искристый тракт наконец вливался в площадь Искр – место, куда ей так не хотелось идти, но куда её упорно вела голубая травяная нить.