Земля

Рина просыпается рано, под серенький и сырой рассвет. Мимо окна её комнаты срываются с края кровли редкие капли дождевой воды, и островной лес дышит с иным звуком, чем при ясной погоде. Значит, сегодня нет необходимости прямо теперь вставать и идти на веранду, чтобы поздравить крылатых жителей с очередным днём.

Рина поплотнее заворачивается в одеяло, хочет поскорее снова уснуть – всё-таки нынче она очень поздно легла – но её немного тревожит тишина и прохлада остывшего дома. Обычно к этому времени Ййр уже похаживает тишком по кухне, кормит дровами плиту, кипятит чайник и ставит кашу.

Тут уж вовсе становится тревожно, нехорошо. Ййр-то отправился отдыхать на свою царь-койку ещё позднее Рины, а до того наверняка сильно устал, да ещё и ободрал руки. С ним почти точно что-то случилось, а орк не может или не хочет об этом говорить. Рина так и видит колючую проволоку вроде той, что пущена поверх здешнего берегового забора и высоких ворот. На морском ветру даже так называемая «нержавеющая» колючая проволока быстро может покрыться опасной ржавью…

Ох, за такими-то мыслями точно не уснёшь и не полежишь.

Ёжась, она садится на кровати и нашаривает тёплые носки.

Жидкий невесомый свет заливает просторную кухню, и даже короткий скрип дверной петли не тревожит крепко спящих не людей. Савря, укрывшаяся для тепла своим целым крылом, была бы похожа на округлый камень, на серый валунок – ну, если бы камни умели тихонечко сопеть. Орк дышит глубоко, ровно. Рина не решается тронуть орчий лоб, чтобы узнать – не горячий ли, нет ли жара. Неловко вот так тайком прикасаться к спящему, и не хотелось бы нечаянно разбудить. Внимательнее вглядевшись, Рина немного успокаивается: лицо у Ййра по крайней мере не блестит от пота и кажется очень спокойным и молодым. Пораненная рука лежит поверх пледа, повязка на ней совсем сухая и чистая, и со своего полного роста Рина чует слабый запах антисептического средства.

Отойдя осторожным шагом, владелица острова молча здоровается с госпожой кухонной печью: да, почти совсем как та, что когда-то обосновалась в дедушкином доме в Фэйривью, и даже на закопчённом чугуне можно приметить клеймо того же изготовителя.

«Добрая моя знакомая, давай-ка не будем с тобой слишком лязгать заслонкой и вьюшкой…»

За этими безмолвными утренними делами в памяти то и дело всплывают обрывки давнего мальчишьего разговора, ещё в старшешкольной компании – разговора, как это бывает, горячего и хвастливого, в котором Рина не принимала участия. Одни мальчики с уверенностью рассуждали, что в старые времена все эти орчанские орды единственно и могли подмять противника числом, задавить мясом, потому что к своим же «у них» водится не больше жалости, чем к любому врагу; а один какой-нибудь средненький орк не выстоит против настоящего человека, обученного ратному делу: и доспехи-то у них были – говно, и оружие глупой нерациональной формы. Кто-то ещё сомневался, справедливо ли судить о старинных событиях по гримированной массовке фильмов и по воспоминаниям каких-то там замшелых полководцев далёкого прошлого – полководец небось тоже человек, вынужденный отдуваться за свои промахи. И ещё был один мальчик, которого все перебивали, потому что он в сотый раз пытался пересказать дурацкую байку своего отца: орк тварь и от пули в лоб не подохнет, окосеет только слегка.

Как далеко теперь весь этот чужой мир, в котором могут существовать такие странные разговоры. Потому что здесь, в Страфилевом краю, орк заваривает сладкий чай и плетёт циновки. Орк чинит крылечко гладко подтёсанной доской и лечит козу, которую укусил злой шершень. Орк поёт, и голос в нём гудит, как в печи огонь, как вольный лад в гармошкиных мехах, и молодые страфили подхватывают песню.

* * *

Ийр просыпается, ощущая доброе дровяное тепло и запах пшённой каши. Сперва орку кажется, что это ещё длящийся сон, и орк продолжает лежать с закрытыми глазами, пока утренняя явь обрастает внятными Ийру штрихами: почти неслышный шаг – Ришка ходит, её маленькие ноги, а на ногах шерстяные носки. Савря чуть пошевелилась в своём уголке. Орчий слух разборчивый: Ийру кажется, что можно улучить мгновение и расслышать, как у Саври растут свеженькие новые перья взамен выдранных соромахой. Орк полагает, что эти перья при своём росте должны паутинно поскрипывать. А Ришка меж тем шпарит голубой заварник, сыплет туда сухой чайный лист, слыхать, не забывает и глыбку сахару. Поверх своего человечьего духа с жасминным мылом вся напахла печным жаром и кашей. Хорошая.