Утро было уже в разгаре, и деревья вокруг озарились ярким солнечным светом, но настроение Хоукрила от этого нисколько не улучшилось. Он продолжал с мрачным видом отдирать сухие ветви от древесных стволов и швырять их на непрерывно увеличивавшуюся в размерах кучу валежника. Но все это занимало
Его совершенно не заботило, что кто-нибудь может услышать треск ломающегося хвороста или что чьи-то недружелюбные глаза увидят огонь и дым костра, который он разводил: он твердо знал, что если в ближайшее время не разожжет огонь, его валявшиеся без сознания спутники, трое из Банды Четырех, превратятся в трупы. Они лежали, словно три кучки мокрого тряпья, в низинке возле следующего поворота реки, куда он, выбиваясь из последних сил, приволок их по отмелям и через лес с той каменной гряды, о которую разбилась лодка.
Из всего имущества у четверых путников осталось лишь то, что было на них надето, да еще какие-то мелочи, которые Хоукрил притащил с собой в карманах, а пойти к лодке в четвертый раз у него уже не было сил. Когда он побывал там в последний раз, лодочника уже кольцом окружили вороны, они громко переругивались, сидя на обломках фальшборта и мачты, со всех сторон собирались мерзко жужжавшие мухи, и воин из Черных Земель совсем не хотел, чтобы что-нибудь из этой гадости полетело вслед за ним сюда.
Латник давно уже должен был свалиться от усталости, но железная воля помогла ему не только держаться на ногах, но и собрать хворост, уложить его и высечь кремнем искру. Когда он опустился на колени, чтобы раздуть огонек, голова у него ощутимо закружилась: перед самым крушением кто-то здорово врезал ему по голове небольшой, но весьма увесистой дубинкой.
Он поглядел на бессильно вытянувшееся тело старого друга и пробормотал:
— Неужели мы не могли перезимовать в лесу, питаясь олениной? Чего тебя понесло к госпоже волшебнице за ее драгоценными побрякушками? Ну, и далеко нам удалось унести их, а? Через реку, из одного замка Серебряного Древа в другой! Бах, и ничего нету!
Закончив этот монолог, Хоукрил все так же мрачно вернулся к своему делу: огонек занялся, и теперь нужно было осторожно подкладывать тонкие сухие прутики, чтобы нарождающееся пламя не погасло и не пришлось вновь высекать и раздувать огонь. Нынче это занятие казалось латнику очень тяжелым.
За его спиной пошевелился Краер, к которому он только что обращался с жалобными упреками. Веки квартирмейстера задрожали, и спустя мгновение он уже полностью пришел в сознание, но продолжал лежать неподвижно, прислушиваясь к треску хвороста в костре, скрипу сапог и глубокому неторопливому дыханию, которое могло принадлежать только Хоукрилу. Вокруг возвышались деревья, и не было ни стремительно мчавшейся воды, ни скрипа и стона старой лодки, беспомощно несущейся по реке. Где он?
Удастся ли ему прожить достаточно долго для того, чтобы это знание обрело какое-то значение? Квартирмейстер осторожно ощупал ноющий затылок, а потом и все тело — обожженные и ушибленные руки у него тоже все еще болели, — распахнул мокрый плащ, в который его завернул, по-видимому, Хоукрил, перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, а потом и встал на ноги.
Хоукрил резко повернул голову на звук; Краер одарил его слабой улыбкой, встряхнулся, чтобы убедиться, что в состоянии держаться на ногах и управлять больным телом, и, шагнув вперед, молча хлопнул друга по плечу в знак благодарности. После этого он снял плащ и, широко раскинув, развесил его на ветвях дерева, чтобы оградить огонь разгорающегося костра от глаз любого шпиона барона Серебряного Древа, который мог бы плыть по реке или смотреть с противоположного берега.
Невольно поежившись от одной только этой мысли, Краер постоял несколько мгновений, прислушиваясь к лесным звукам, а затем не торопясь удалился в лес, чтобы справить нужду и набрать попутно немного хвороста. Он старался двигаться как можно осторожнее, но все же на ходу вытащил нож: несмотря на пережитую передрягу, он не отказался бы сейчас от куска свежего мяса, зажаренного на костре.
Сараспер начал стонать и что-то бормотать задолго до того, как пришел в себя. Хоукрил, сурово хмурясь, прислушивался, но целитель, так и не произнеся ничего внятного, внезапно сел и посмотрел вокруг совершенно ясными глазами.
На его лице застыло выражение испуга, а на лбу и щеках, видимо от воспоминаний о пережитой опасности, высыпал обильный пот, но когда Хоукрил склонился поближе, чтобы посмотреть на него, Сараспер глубоко вздохнул, махнул рукой и заявил, что с ним все в порядке.
Становилось все теплее и теплее. Усталый воин то и дело с подозрением поглядывал на Сараспера. А в глазах целителя оставался все тот же страх.
Хоукрил был уверен, что однажды услышал произнесенное шепотом слово: «Разбит!». Но, по крайней мере, целитель пребывал в сознании, нашел в себе силы подняться и теперь бродил поблизости в поисках съедобных кореньев и грибов для завтрака.