Сначала было интересно наблюдать, как по три раза на дню ссорились-мирились из-за любого пустяка слепые. Иваныч в пух и прах разбивал в словесных перепалках тяжеловесного на язык, медлительного Клеста, и тот, насупясь, сдавался и замолкал -- надолго, до утра. Удивляло и то странное обстоятельство, что самый противный контролер Зоны, Шакалов, каждый раз после возвращения с работы зэков заходил к слепым и оставлял каждому на кровати по нескольку пачек сигарет с фильтром. Изымал их Шакалов при обыске, и тем самым они становились как бы ничьи. В местном ларьке такой шик, как сигареты с фильтром, не продавался, значит, проносились они с воли. Почему столь щедрым был к ним черствый с виду прапорщик, выяснить так и не удалось: слепцы молчали как немые...
Уже неделя прошла после этапирования ворона лично Медведевым, и однажды после обеда, выйдя погулять в тихий час, не поверил Володька своим глазам: в окружении серых ворон на тополях сидел их... Васька. Отдельно от всех, на крайнем дереве.
Вороны строптиво каркали, разглядывая чужака, а тот на них ноль внимания. Володька хотел было крикнуть, но не успел: ворон -- а это был, наверное, все же Васька -- вспорхнул и полетел в сторону вышки, на запретку. Серое воронье проводило его недружелюбным карканьем... На следующий день Лебедушкин уговорил выписать его на амбулаторное лечение.
-- Ты здесь хоть манку с маслом поел бы, -- заметил врач Павел Антонович. -- Выписать всегда успеем.
-- Спасибо, -- пожал плечами Лебедушкин, -- мне надо, серьезно... Спасибо. И так отъелся, -- чуть стеснительно заметил он. -- Если не побрезгуете, на свадьбу позову, как освобожусь... вместе попляшем...
Врач оглядел его, вздохнул. Вообще он был странный человек, этот похожий на чеховских персонажей не только бородкой своею доктор. Сказывали, что у него были два сына, и погибли они в мирное время, и с тех пор он ужасно переменился и стал для всех зэков очень добр, за что имел частые неприятности в штабе.
-- Хорошо, -- улыбнулся он. -- Все зажило у вас, можете жить, любить, ну вообще... все.
Да что у него это "все"? Вкалывай от зари до отбоя -- вот и "все", вся наша забота...
-- Жизнь большая, -- заметил мягко врач Павел Антонович, -- вам жить еще долго... В футбол играть, дачу строить... детей заводить. Вы только не делайте дурных поступков, Володя, -- серьезно сказал он. -- Вы не представляете, сколь прекрасна жизнь... и без денег, и без проказ дурных. Просто жизнь...
Володька слушал открыв рот, с ним давно так не говорили...
Батю не видел после последнего его прихода: закрыли доступ в санчасть. Кто-то пронес анашу, и больные, обкурившись, решили собрать сахар для браги. Не доигравшую брагу и пыльцу конопли извлекли при обыске из-под половицы, прапорщик обратил внимание, что та чуть оторвана. Капитан Волков налетел как вихрь, более всех обвинил Казарина, который был в доле с соседями. Вообще, бурду не успели зэки и попробовать, и дальнейшее свое лечение вся компания продолжила в штрафном изоляторе.
Когда шмон и разборки утихли, Альбатрос резюмировал:
-- Мамочку я знаю уж восьмой год. Волков, пройдоха, пургу метет, нагрубит, нашумит, но его можно вокруг пальца обвести. А вот Мамочка посложнее... Он только один раз может поверить, обманешь -- труба...
-- Так уж прямо и труба? -- засомневался Володька.
Альбатрос кхекнул недовольно, не стал более спорить.
-- Ладно, Володя, тебе с ним жить -- мне уходить. Я тебе свое мнение сказал.
-- Ну не обижайся, деда, -- взял его за руку Лебедушкин.
Слепой отошел от доброй Володькиной интонации, вообще отходчивый был человек, не злился понапрасну.
-- Был вот у него случай, моих слов в подтверждение... -- присел Иван Иваныч на кровать, принял свою обычную "баечную" позу.
В палате сразу наступила тишина, даже храпевший Сойкин примолк во сне.
-- Проводил он раз политинформацию, это уж года четыре назад было... Ну и вот, зэк один у нас был, шебутной парень, Бекас кликуха, херсонский, вор был на загляденье, щипач. И вот этот Бекас просится у Мамочки в туалет, живот, мол, прихватило. Ну тот -- иди, а Бекас уже изготовил ключ от кабинета Мамочки. Вот пройдоха, -- улыбнулся Альбатрос. И все заулыбались сметливости незнакомого Бекаса. -- Открыл он, значит, кабинет Мамочки, быстренько облачился в его пальтухан с погонами, шапку, все честь по чести. И попылил к вахте -- Мамочка вроде домой к жинке спешит! -- засмеялся тут уже слепой в голос. И был смех подхвачен благодарными слушателями, особенно дурным Казариным, заржавшим во всю глотку. -- Он рассчитал все точно: осень поздняя стояла, Зона пустая, все на политинформации, а на вахте как раз стояли новобранцы, салажня...
Альбатрос чуть прервался, будто оглядывая притихших своих слушателей, чуть повел головой, улыбнулся.
-- Еще надо сказать, что Бекас был даже чуть похож на Мамочку и обычно подражал его голосу -- пугал дневального. И движения его имитировал, такой был клоун -- умора... Вот потому совершенно спокойно прошел он на вахту, и...
Все напряглись, открыв рты.