— Убит! Убит! Убит! — откликнулся ночной воздух.
— Вложите оружие в ножны! Биться незачем, Нарваэс пал!
— Да ранен он, ранен. Вперед!
— Победа! Победа! Пал Нарваэс! — перекрывая эту ночную перекличку, грянуло снизу. — Да здравствует король! Победа! Нарваэс пал!
Ромка не узнал голоса, но так зычно и убедительно мог кричать только один человек во всем их отряде — капитан-генерал.
Тут же грянули флейты и барабаны, а голос Кортеса провозгласил:
— Именем короля — всем сдаваться под страхом казни!
Даже если кто из людей Нарваэса, напуганных рассказами о силе и храбрости Кортеса, и сохранил присутствие духа, то сражение потеряло для них смысл. Ромка в очередной раз удивился тому, насколько быстро и ловко Кортес смог обернуть в победу простую случайность. Ведь отряды молодого Диего Веласкеса и Сальватьерры, занимавшие исключительно выгодные позиции, могли продержаться не один день.
Снова пошел дождь, будто оплакивая мертвых и смывая воинскую доблесть бесславно сдающегося отряда. Победители и побежденные враз потеряли интерес к битве и потянулись вниз.
Ромка закинул копье на плечо и стал спускаться. У подножья пирамиды он аккуратно прислонил копье к стенке и пошел до ближайших кустов. Его тошнило.
Когда он, бледный и осунувшийся, вернулся на храмовую площадь, освещенную многочисленными факелами, там уже развернули полевой лагерь. Туда стаскивали раненых, не разбирая в темноте, свои это или чужие. В углу у высокой стены грустно мокли пленные капитаны. Чуть в стороне доктор колдовал над Нарваэсом, заливая пахучей мазью впадину, оставшуюся от глаза, выбитого копьем, а кто-то из солдат закреплял на его ногах деревянные арестантские колодки.
В круг света выехал Кортес, соскочил с коня и склонился над раненым.
— Воистину, сеньор полководец, вы немало можете гордиться сегодняшней викторией и моим пленением, — прохрипел посланец Веласкеса, узнав капитан-генерала.
— Слава богу, наградившему меня столь храбрыми товарищами. А насчет виктории могу вас уверить, что она невелика в сравнении с другими нашими победами в Новой Испании, — ответил тот. — Вашим солдатам будет сохранено их оружие, лошади и все добытые богатства, — повысил он голос. — Кроме того, каждый солдат, который вольется в мой отряд, получит золота на пятьсот песо и долю в общей добыче.
— Немалые деньги, — произнес кто-то из темноты. — Я согласен. Записывайте.
Опять хитрость, но это лучше, чем резня.
— И я! И я! И меня запишите, — понеслось со всех сторон.
Кортес улыбнулся и повернулся к де Ордасу, стоящему рядом:
— Дон Диего, когда сеньора Нарваэса залечат, охраняйте его. Если будут попытки отбить, то вы знаете, что делать.
Старый солдат коротко кивнул.
Взгляд Кортеса упал на Ромку:
— А ты что тут торчишь?
— Именно его копье решило исход этой битвы, — проговорил де Ордас, вступая между молодым человеком и капитан-генералом.
— Ладно, потом разберемся, — рявкнул Кортес и растворился в темноте.
Де Ордас хлопнул Ромку по плечу и тепло, по-отечески улыбнулся.
Между тем рассвело. Последние солдаты Нарваэса приходили к лагерю, раскинутому у подножья пирамид, и рассаживались у костров вместе с вчерашними победителями. Никто не думал арестовывать их или хотя бы охранять.
На середине храмовой площади вдруг появился всадник. Он взялся словно из ниоткуда, с безумными глазами, в сбитом набекрень марионе. Бока вздымались не меньше, чем у его коня.
Кортес в белой рубахе с распахнутым воротом твердой рукой схватил лошадь под уздцы и вопросительно посмотрел на всадника.
Несколько секунд тот ловил ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова, потом на одном дыхании выплеснул:
— В Мешико восстание! — И без памяти свалился на руки солдат, стоящих вокруг.
Глава двадцатая
В предрассветный час солдаты, утомленные трехдневным переходом, спали как убитые, положив под голову скатанный плащ, камень или просто сжатый кулак. Часовые клевали носами.
Рука, затянутая в темную перчатку, сомкнулась на лодыжке одного из спящих конкистадоров и потянула его под невысокий раскидистый куст. Тот заворочался, но не проснулся. Рука отпустила лодыжку, порхнула над телом и похлопала солдата по плечу. Молодой испанец с только пробивающимся пушком над верхней губой вздрогнул и сел, потирая кулаками заспанные глаза.
Короткий рывок. Хруст ломающихся позвонков. Мелодичный звон расстегиваемых пряжек.
Через несколько минут темная тень проскользнула под кактусом, звякнула коротковатой кирасой и легла на место, еще не успевшее остыть.
Если кто из солдат Кортеса заметит новичка, то сочтет его одним из людей Нарваэса, и наоборот.
Пятый день отряд конкистадоров, сильно пополнившийся за счет примкнувших к нему солдат Нарваэса, брел по обезлюдевшей стране. Города и деревни встречали их пустыми глазницами окон и теплой золой очагов. Жители уходили, прихватив с собой все съестное, что могли унести. На дорогах, обычно запруженных караванами носильщиков и паланкинами касиков, не было ни души.